Название: Золото и свинец
Размер: мини (2500 слов)
Пейринг/Персонажи: Голубая Фея/Голд, Голубая Фея/Эмма, Регина /Эмма Категория: фем, гет
Жанр: вестерн, даркфик, агнст, АУ
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть персонажа, ООС
Краткое содержание: Слова были произнесены настолько интимно и дико, что Эмма невольно коснулась ее спины в утешающем жесте, ее незащищенной корсетом спины… Миссис Голд вздрогнула, запрокидывая голову, и заглянула в зеленые глаза шерифа.
читать дальше
– Ах ты, проныра! Снова подглядывал?
Парнишка выбежал из гримерной довольным.
Была пятница и салун дребезжал от нестройного пианино и таких же глоток. Золотоискатели и шахтеры: коренастые, угрюмые, с землистым цветом лица пропивали свою удачу и жаловались на судьбу. За барной стойкой расположились погонщики и трапперы, чей характерный запах виски и коровьего дерьма соперничал лишь с потом и перегаром. Возле лестницы сидели игроки. Их никто не тревожил, предвкушая скорую перестрелку.
Генри попытался стянуть со стола шляпу и тут же получил подзатыльник от шерифа. Обманчивая леность Свон была хорошо известна, как и страсть его матери к блюстителям порядка. И если Грэм вызывал разве что сальные шуточки про свою неуклюжесть и волосатость, то новый шериф – уважение, замешанное на страхе. Никто не спрашивал, как женщина получила значок шерифа и, что стало с ее предшественником. В Колорадо-Спрингс, где вчера ты жив, а завтра о тебе уже никто не помнит, не задавали лишних вопросов.
Генри ненавидел свою жизнь: больной лихорадкой город, грязный салун с глупыми девочками, даже Регину настолько, что порой представлял себя приемным. Когда Миллс не занималась бизнесом, то виляла бедрами перед шерифом, а тот щурил глаза от сигаретного дыма и не замечал ее стараний. Ненависть делала Генри сильнее, а уверенность, что он вырастет и уберется отсюда, позволяла мириться с городом и его обитателями. Вот только ненавидеть Эмму Свон он так и не научился.
– Чего вылупился? – гаркнул пропойца на мальчонку.
– Да вот интересно, как ты подтираешь задницу своим крюком, – ответил парнишка, заработав очередной подзатыльник.
Никто кроме шерифа не мог тронуть сына Регины Миллс и остаться безнаказанным. Килли Джонс знал это не понаслышке.
Сдающий разбил новую колоду карт.
На сцену под аккомпанемент раздолбанного пианино выпорхнули голубки прерий.
В салун ввалились шахтеры, пряча за дюжими спинами жену пастора. Шатаясь, словно пьяная, она направилась к столику шерифа. Вот только представить эту набожную и честную женщину, пьющей что-то крепче кагора в компании старателей и ковбоев, посмел бы разве что сумасшедший.
– Шериф, ты здесь или снова прячешься за дамскими юбками? – взревел Лерой. Коренастый и злобный, он чем-то походил на гнома.
Рука Свон легла на сандаловую рукоятку револьвера:
– Мальчик, тебе разве не пора спать? – обратилась она к сыну Миллс
Генри завертел головой. Обычно ему удавалось оставаться незамеченным до второго акта, но сегодня в салуне намечалось что-то поинтересней кордебалета. Юркнув в лестничный пролет, мальчишка просунул голову между балясин, прислушиваясь. С высоты все казались намного комичнее.
– Свон, – простонала Блю Голд, прижав окровавленную руку к губам, и упала на плечо шерифа.
– Что-то случилось?
– Преподобного убили….
Слова были произнесены настолько интимно и дико, что Эмма невольно коснулась ее спины в утешающем жесте, ее незащищенной корсетом спины… Миссис Голд вздрогнула, запрокидывая голову, и заглянула в зеленые глаза шерифа.
– Его забрал Бог, – сказала Эмма, притягивая женщину к груди, и мысленно добавила, – или дьявол.
Генри не помнил город до лихорадки. Казалось, он вырос за сутки на отрогах Скалистых гор с шахтами, бараками старателей и замысловатой системой водоотведения из желобов, водостоков и лотков для промывания золота. Нигде так быстро не сколачивали и не теряли состояние, как в Колорадо-Спрингс. Неудачники находили покой в пройме реки, спятившие – в денверской клинике. И кому бы еще стать пастырем над животными инстинктами и людскими страстями, как не миссионеру из Уэссекса – мистеру Голду, человеку, чья фамилия олицетворяла все надежды и чаянья прихожан?
За три года преподобному удалось не только выстроить новую церковь, но и сколотить круглое состояние. Люди в Колорадо были простыми и верили, что их щедрые пожертвования с лихвой вознаградит Всевышний. Это как в игре в покер – постоянно повышаешь ставки. И мистер Голд отвечал на их потребности, помогая в нужде, одалживал из церковной кассы деньги проигравшимся и прогоревшим фермерам, субсидировал новые прииски, брал в залог пушнину и самородки у одичавших трапперов и отчаявшихся старателей, пока не скупил весь город.
В Колорадо-Спрингс не было иной власти кроме шерифа и пастора. Но и они меркли перед властью Золота.
Шериф Свон взяла со стола шляпу. Слезы Блю светлые, словно расплавленный свинец, пробивали сердце Эммы на вылет:
– Расскажи что случилось?
Джимини все еще насиловал пианино, единственную вещь, отдававшуюся ему без зазрения совести, но придурковатого тапера уже никто не слушал. Руби и Тинки замерли на сцене, разглаживая складки на платьях, словно хотели испариться. Даже Ариэль вертела головой из стороны в сторону, хватая ртом воздух и пытаясь понять, что происходит. Впрочем, Русалочкой ее прозвали не из-за золотистых волос, собранных в хвост, а за то, что девица была холодна в постели, точно плотва, но и на такую находились свои рыбаки.
– Запиши на мой счет, – бросила Эмма, не оборачиваясь.
Скрестив руки на пышной груди, хозяйка салуна проводила Свон недобрым взглядом, проклиная и Эмму, и вмиг овдовевшую миссис Голд. По сложившейся традиции шериф пил за счет заведения и записывать что-то в амбарную книгу ей не приходило в голову до сего дня. В Колорадо люди жили, придаваясь пороку, но все равно тянулись к Свету. Вот только праведной Регина Миллс и не думала становиться.
Дом священник купил на отшибе, боясь, что грязь и похоть Колорадо-Спрингс накроет его селевым потоком во сне. Дела вел в церкви, был скрытен и предпочитал уединение шумным городским компаниям, поэтому, когда миссис Голд вернулась от портнихи, не сразу хватилась своего мужа.
– Мои соболезнования, – сказал доктор Вэйл, закрывая объемный саквояж, который таскал за собой больше для вида.
– Вы закончили? – спросила Свон. Виктор слыл неплохим костоправом, но не мог успокоить даже лошадь, укуси ту овод, не то, чтобы утешить молодую вдову. – Тогда позовите Джузеппе. Нечего пастору валяться на полу.
Кабинет преподобного был тесен, темен и неуютен. Голд лежал головой к двери, точно одетый в костюм скелет, и Эмма подумала, что переодевать мертвеца не потребуется. Грязные волосы облепили лицо, нос заострился, зубы обнажились в зверином оскале. Мужчина все еще сжимал сломанную трость, которой пытался защититься от незваного гостя. Ее он привез из Индии вместе с пулей, застрявшей в ноге. Поговаривали, что бывший майор потратил все, заработанное в Вест-Индской компании, на дорогу в Америку – землю обетованную для романтиков и мошенников, рискнувших попытать удачу в Новом Свете. Знал ли Голд, что променяет индийцев на индейцев, а чопорных джентльменов и игру в бридж – на пастухов и покер? Кем был впавший в немилость Королю Георгу человек, и не это ли, в конце концов, привело его к Богу?
– Он ведь умер? – спросила Блю, обходя тело.
Мужчина лежал ничком, поджав ноги, словно копил силы, чтобы подняться.
– Да, – ответила Свон. – Если и есть что-то «навсегда», то это смерть.
Блю бросила на нее странный взгляд, как будто хотела услышать нечто иное, но Эмма не собиралась врать и уж точно никогда бы не простила лжи.
Шериф пнула носком сапога отломанный набалдашник трости, которой мистер Голд в порыве странной любви охаживал жену. Показала ли она доктору Вэйлу незащищенную корсетом спину: тонкие ключицы, словно деки пианино, выступающие клавишами ребра, на которых хотелось играть, лаская в одно касание и срывая вздохи боли и страсти? Эти пожелтевшие будто пергамент синяки, на которых писалась история семьи Голд? Шептала о том, как подгибаются колени от страха и наслаждения, дарованного холодной мазью?
Отвернувшись, Свон подняла несколько книг с пола, проверила ящики стола. Убийца что-то искал в кабинете: золото, деньги, документы? Шериф бы не удивилась, что Голд промышлял шантажом, используя тайны исповеди.
– Мне страшно, – призналась Блю, беря Свон за руку, – не могли бы вы остаться хотя бы на ночь?
Эмма кивнула. Убийца либо уже скрылся из города, либо надирается в салуне Миллс. Так или иначе, кара Господня настигнет каждого.
Священник был скуп, так же обошелся с ним и убийца, разменяв свинец на жизнь старика. Один выстрел – четыре гвоздя Джузеппе вколачивает в крышку гроба. Перекинутый через шею сантиметр и завернутые рукава рубашки делали его настоящим франтом, обвенчанным с леди Смерть. Братья Дэвид и Джеймс Ноланы погрузили деревянный ящик на телегу, забрались на козлы и поехали по узким улочкам к городскому кладбищу, где хоронили почетных жителей Колорадо-Спрингс, тех, кто мог позволить себе что-то получше погребения в общей могиле.
Почти весь город собрался у кладбищенской ограды. Шериф внимательно изучала их лица: растерянные, смущенные от собственного безразличия и напуганные грядущими переменами. Без пастыря им будет туго жить и умирать непрощенными.
– Прах к праху, – произнесла вдова преподобного, поеживаясь на утреннем ветру.
Теперь все облигации железнодорожной компании, долги городской черни и церковная касса перешли к Блю Голд, но сможет ли она удержать такую власть в руках?
Блю посмотрела на шерифа, чья тень падала на женщину, покрывая ее целиком.
Лязгнула лопата, могильщик налег на черенок, и земля ударила о крышку гроба. Кто-то ищет золото и руду, а кто-то хоронит – и все мы, как черви копошимся в этой грязи.
Возле салуна, сидя на поилке для лошадей, играли дети. Генри проводил шерифа сердитым взглядом. Вчера снова стреляли. Лерой отказался платить за Астрид, заявив, что у них настоящие чувства, о которых Миллс остается только мечтать, прильнув к груди своей обожаемой Свон и изучая торчащую из ее кобуры рукоятку револьвера. И если б не вмешательство незнакомца, его мать осталась бы наедине с толпой пьяных мужчин. А Регина старалась не оставаться в долгу, не прощать предательства и не показывать свои слабости.
– На счет три!
Мальчик улыбнулся, сжимая кулаки. В свои одиннадцать он уже знал, что ножницы режут бумагу, камень сильнее ножниц, бумага – камня, а свинец крепче золота.
Эмма Свон вошла в салун, выискивая взглядом незнакомца. Их городок был перевалочным пунктом для авантюристов всех мастей, но мало кто задерживался здесь надолго, кто-то уходил дальше на запад, а кто-то в землю. Даже следы их стирались в прерии.
– Бут! – окликнула она мужчину за стойкой.
Очередное вымышленное имя, шериф чувствовала вранье, как койот запах разложения. В памяти всплыли обрывки недавнего разговора:
– Он требовал у Голда что-то, принадлежащее его семье, а когда понял, что не получит, – Блю замолчала, в глазах загорелось синее пламя, такое же яркое, как и ее имя.
Эмма Свон знала, каким жарким оно бывает, как выгибается спина Блю и с языка слетают несвойственные жене пастора слова. Шерифу хотелось стянуть с ее груди атласные ленты, резать пальцы о шнуровку корсета, проникая в запечатанное сердце и оставлять следы своих прикосновений на коже, а не видеть чужие, поддерживая ярость дешевым виски.
– Голд дал ему три дня убраться из города, а потом… ты знаешь.
– Проклятье! – выругалась Эмма.
Они были похожи с преподобным больше, чем ей хотелось. Хищники: нетерпеливые, жадные собственники, которым и судьба не указ, но довольно хитрые, чтобы не показывать это на публике.
– Он знает, где ты?
– С Мэри Маргарет, – ответила Блю, – Голд не любит детей и никогда не посещает школу.
Удовлетворившись ответом, она откинула плотную темно-синюю юбку и провела вдоль бедра Блю, играя с перевязью чулков. Эмма не допустит, чтобы их маленький секрет стал одним из ее смертных грехов, тех самых, о которых поведала ее подруга, когда учила шерифа читать Псалтырь. Добрый поступок был оплачен вдвойне. Свон обучила жену пастора другим полезным и приятным вещам. А теперь грехи преподобного привели в город Августа Бута, и одним покойником здесь не обойтись.
– Положи руки на стойку, чтоб я могла их видеть.
Бут не шелохнулся, так и сидел, уставившись в помутневшее зеркало над баром:
– Если это из-за вчерашней драки, то вас здесь не хватало, шериф.
Она до боли прикусила костяшки пальцев. Еще вчера Свон сидела, надираясь вместе с остальными неудачниками, пялилась на полуголых девиц, изредка ловя на себе заинтересованные взгляды хозяйки салуна. Такие доступные и неприступные одновременно. Эмма с легкостью овладевала их телами, что до сердец – револьвер и шерифская звезда – ее неизменные обереги, оказались бессильны в любовных делах.
Вчера она сделала свой выбор. В конце концов, шериф Свон не могла спасти каждого в этом проклятом городе, приходилось думать о собственной шкуре.
Жалостливо заиграл тапер.
– Ты арестован, – выйдя из ступора, сказала Эмма.
– За что?
Регина не жаловала нового постояльца, но после вчерашнего скорее бы предложила работу вышибалы, чем побежала бы жаловаться шерифу на дурное поведении Августа Бута.
– За убийства пастора.
– Серьезно?
– В твоей комнате нашли это. – Свон бросила на стойку засаленный сверток.
– Так вот оно что.
Бут поджал волевой подбородок, понимая, чем вызвана симпатия Миллс и ее поздний визит. В следующую секунду он выхватил кольт, но Эмма оказалась проворней, превратив табурет в треножник. Растянувшись на грязном полу, Бут хлопал глазами:
– Убьешь, как собаку? – он все еще надеялся дотянуться до оружия.
– Только не в моем салуне!
Регина облокотилась на лестничные перила, привлекая внимание к своему декольте. Казалось, впадина между ее грудей глубже, чем Большой каньон. Свон сглотнула и перевела взгляд на застывшего у входа пацана, потом снова вернулась к Буту:
– Поднимайся, - процедила она, почесывая стволом револьвера спину, и повторила. – Ты арестован.
Дорога в салун, как и вход в спальню Миллс ей были заказаны. Эмма бросила прощальный взгляд на женщину, принесшую ей столько удушающего тепла, но, если Свон правильно разыграла свои карты, ей больше не придется думать, где и с кем провести ночь, а главное, сколько это будет стоить.
Джузеппе перекинул веревку через мускулистый сук явора. Молния опалила дерево перед самым приездом пастора Голда, и жители Колорадо-Спрингс сочли это Божьим знаком. С тех пор оно не дало ни листочка.
Преподобный умело играл на людских суевериях, всякий раз давая то, что они хотели услышать и, подталкивая к тому, что сам желал получить. Сейчас они требовали справедливости, и шериф Свон держала ее на мушке револьвера. Городское собрание единогласно признало Августа Бута виновным в убийстве пастора, призвав Господа в свидетели. Распятый в душной церкви Иисус молчал, точно не говорил по-английски.
Мужчина облизал потрескавшиеся губы. День выдался адским, а если ты сидишь связанным на лошади, с просунутой в петлю головой, есть от чего попотеть. Тело его задеревенело, а нос нестерпимо чесался, словно жил своей жизнью.
– Последнее слово? – предложила Свон.
Они все играли по правилам, и не ей их менять. Перед казнью приговоренные обычно просили о сущих мелочах: промочить горло, выкурить косяк, поправить, съехавшую на лоб шляпу или завязать перед казнью глаза, но вместо этого Бут воззвал к совести шерифа:
– Я не убивал Голда!
– Я знаю, – прошептала Свон так, чтобы это осталось между ними, и улыбнулась.
Отъехав на приличное расстояние, Эмма прицелилась. С обреченностью Август отпустил последние шансы на то, что шериф перестрелит натянутую над головой веревку и обернет дело шуткой, или выстрелит прямо в сердце между ударами, прекратив его жалкое существование. Поездка на Запад теперь казалась ему одной большой ошибкой, от которой не откупиться перед ростовщиком.
Выстрел испугал лошадь, та понесла, веревка натянулась, ломая шею Бута, и шляпа слетела, покатившись по голой земле, пока не застряла в колючках. Пару минут он еще дергался в конвульсиях, потом и вовсе замер, только ветер покачивал неупокоенное тело.
Эмма покачала головой. Зря этот дурак не надел повязку – стервятники первыми выклюют глаза.
Весть об убийце преподобного разнеслась далеко по округе, и священники из соседних приходов не спешили соборовать мертвеца. Так ему и болтаться под бледным небом Колорадо, точно флаг на флагштоке.
Когда все разошлись, Генри подобрался к висельнику и долго всматривался в искаженное гримасой лицо. Кажется, мужчина обмочился, а его шея была свернута точно так же, как миссис Лукас сворачивала головы индеек в день благодарения. Оглядевшись по сторонам, мальчик подобрал оброненную Бутом шляпу. Мертвецу она ни к чему, а ему – в самый раз играть с ребятами в ковбоев.
Генри не знал, почему мать разошлась с шерифом и, за что пострадал Август Бут, но это не важно. Скоро он оставит этот затхлый городок и отправится на поиски приключений. А еще он научился ненавидеть Эмму Свон, поняв, что шериф ничем не отличается от остального отребья в салуне Миллс, разве что звездой и револьвером с сандаловой рукояткой.
По весне к ним пожаловала банда Робина, и Генри достался еще и значок шерифа. Регина долго отмывала его от крови, плача над старой истиной: стрелки меняются – пули остаются.
Размер: мини (2500 слов)
Пейринг/Персонажи: Голубая Фея/Голд, Голубая Фея/Эмма, Регина /Эмма Категория: фем, гет
Жанр: вестерн, даркфик, агнст, АУ
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть персонажа, ООС
Краткое содержание: Слова были произнесены настолько интимно и дико, что Эмма невольно коснулась ее спины в утешающем жесте, ее незащищенной корсетом спины… Миссис Голд вздрогнула, запрокидывая голову, и заглянула в зеленые глаза шерифа.
читать дальше
– Ах ты, проныра! Снова подглядывал?
Парнишка выбежал из гримерной довольным.
Была пятница и салун дребезжал от нестройного пианино и таких же глоток. Золотоискатели и шахтеры: коренастые, угрюмые, с землистым цветом лица пропивали свою удачу и жаловались на судьбу. За барной стойкой расположились погонщики и трапперы, чей характерный запах виски и коровьего дерьма соперничал лишь с потом и перегаром. Возле лестницы сидели игроки. Их никто не тревожил, предвкушая скорую перестрелку.
Генри попытался стянуть со стола шляпу и тут же получил подзатыльник от шерифа. Обманчивая леность Свон была хорошо известна, как и страсть его матери к блюстителям порядка. И если Грэм вызывал разве что сальные шуточки про свою неуклюжесть и волосатость, то новый шериф – уважение, замешанное на страхе. Никто не спрашивал, как женщина получила значок шерифа и, что стало с ее предшественником. В Колорадо-Спрингс, где вчера ты жив, а завтра о тебе уже никто не помнит, не задавали лишних вопросов.
Генри ненавидел свою жизнь: больной лихорадкой город, грязный салун с глупыми девочками, даже Регину настолько, что порой представлял себя приемным. Когда Миллс не занималась бизнесом, то виляла бедрами перед шерифом, а тот щурил глаза от сигаретного дыма и не замечал ее стараний. Ненависть делала Генри сильнее, а уверенность, что он вырастет и уберется отсюда, позволяла мириться с городом и его обитателями. Вот только ненавидеть Эмму Свон он так и не научился.
– Чего вылупился? – гаркнул пропойца на мальчонку.
– Да вот интересно, как ты подтираешь задницу своим крюком, – ответил парнишка, заработав очередной подзатыльник.
Никто кроме шерифа не мог тронуть сына Регины Миллс и остаться безнаказанным. Килли Джонс знал это не понаслышке.
Сдающий разбил новую колоду карт.
На сцену под аккомпанемент раздолбанного пианино выпорхнули голубки прерий.
В салун ввалились шахтеры, пряча за дюжими спинами жену пастора. Шатаясь, словно пьяная, она направилась к столику шерифа. Вот только представить эту набожную и честную женщину, пьющей что-то крепче кагора в компании старателей и ковбоев, посмел бы разве что сумасшедший.
– Шериф, ты здесь или снова прячешься за дамскими юбками? – взревел Лерой. Коренастый и злобный, он чем-то походил на гнома.
Рука Свон легла на сандаловую рукоятку револьвера:
– Мальчик, тебе разве не пора спать? – обратилась она к сыну Миллс
Генри завертел головой. Обычно ему удавалось оставаться незамеченным до второго акта, но сегодня в салуне намечалось что-то поинтересней кордебалета. Юркнув в лестничный пролет, мальчишка просунул голову между балясин, прислушиваясь. С высоты все казались намного комичнее.
– Свон, – простонала Блю Голд, прижав окровавленную руку к губам, и упала на плечо шерифа.
– Что-то случилось?
– Преподобного убили….
Слова были произнесены настолько интимно и дико, что Эмма невольно коснулась ее спины в утешающем жесте, ее незащищенной корсетом спины… Миссис Голд вздрогнула, запрокидывая голову, и заглянула в зеленые глаза шерифа.
– Его забрал Бог, – сказала Эмма, притягивая женщину к груди, и мысленно добавила, – или дьявол.
Генри не помнил город до лихорадки. Казалось, он вырос за сутки на отрогах Скалистых гор с шахтами, бараками старателей и замысловатой системой водоотведения из желобов, водостоков и лотков для промывания золота. Нигде так быстро не сколачивали и не теряли состояние, как в Колорадо-Спрингс. Неудачники находили покой в пройме реки, спятившие – в денверской клинике. И кому бы еще стать пастырем над животными инстинктами и людскими страстями, как не миссионеру из Уэссекса – мистеру Голду, человеку, чья фамилия олицетворяла все надежды и чаянья прихожан?
За три года преподобному удалось не только выстроить новую церковь, но и сколотить круглое состояние. Люди в Колорадо были простыми и верили, что их щедрые пожертвования с лихвой вознаградит Всевышний. Это как в игре в покер – постоянно повышаешь ставки. И мистер Голд отвечал на их потребности, помогая в нужде, одалживал из церковной кассы деньги проигравшимся и прогоревшим фермерам, субсидировал новые прииски, брал в залог пушнину и самородки у одичавших трапперов и отчаявшихся старателей, пока не скупил весь город.
В Колорадо-Спрингс не было иной власти кроме шерифа и пастора. Но и они меркли перед властью Золота.
Шериф Свон взяла со стола шляпу. Слезы Блю светлые, словно расплавленный свинец, пробивали сердце Эммы на вылет:
– Расскажи что случилось?
Джимини все еще насиловал пианино, единственную вещь, отдававшуюся ему без зазрения совести, но придурковатого тапера уже никто не слушал. Руби и Тинки замерли на сцене, разглаживая складки на платьях, словно хотели испариться. Даже Ариэль вертела головой из стороны в сторону, хватая ртом воздух и пытаясь понять, что происходит. Впрочем, Русалочкой ее прозвали не из-за золотистых волос, собранных в хвост, а за то, что девица была холодна в постели, точно плотва, но и на такую находились свои рыбаки.
– Запиши на мой счет, – бросила Эмма, не оборачиваясь.
Скрестив руки на пышной груди, хозяйка салуна проводила Свон недобрым взглядом, проклиная и Эмму, и вмиг овдовевшую миссис Голд. По сложившейся традиции шериф пил за счет заведения и записывать что-то в амбарную книгу ей не приходило в голову до сего дня. В Колорадо люди жили, придаваясь пороку, но все равно тянулись к Свету. Вот только праведной Регина Миллс и не думала становиться.
Дом священник купил на отшибе, боясь, что грязь и похоть Колорадо-Спрингс накроет его селевым потоком во сне. Дела вел в церкви, был скрытен и предпочитал уединение шумным городским компаниям, поэтому, когда миссис Голд вернулась от портнихи, не сразу хватилась своего мужа.
– Мои соболезнования, – сказал доктор Вэйл, закрывая объемный саквояж, который таскал за собой больше для вида.
– Вы закончили? – спросила Свон. Виктор слыл неплохим костоправом, но не мог успокоить даже лошадь, укуси ту овод, не то, чтобы утешить молодую вдову. – Тогда позовите Джузеппе. Нечего пастору валяться на полу.
Кабинет преподобного был тесен, темен и неуютен. Голд лежал головой к двери, точно одетый в костюм скелет, и Эмма подумала, что переодевать мертвеца не потребуется. Грязные волосы облепили лицо, нос заострился, зубы обнажились в зверином оскале. Мужчина все еще сжимал сломанную трость, которой пытался защититься от незваного гостя. Ее он привез из Индии вместе с пулей, застрявшей в ноге. Поговаривали, что бывший майор потратил все, заработанное в Вест-Индской компании, на дорогу в Америку – землю обетованную для романтиков и мошенников, рискнувших попытать удачу в Новом Свете. Знал ли Голд, что променяет индийцев на индейцев, а чопорных джентльменов и игру в бридж – на пастухов и покер? Кем был впавший в немилость Королю Георгу человек, и не это ли, в конце концов, привело его к Богу?
– Он ведь умер? – спросила Блю, обходя тело.
Мужчина лежал ничком, поджав ноги, словно копил силы, чтобы подняться.
– Да, – ответила Свон. – Если и есть что-то «навсегда», то это смерть.
Блю бросила на нее странный взгляд, как будто хотела услышать нечто иное, но Эмма не собиралась врать и уж точно никогда бы не простила лжи.
Шериф пнула носком сапога отломанный набалдашник трости, которой мистер Голд в порыве странной любви охаживал жену. Показала ли она доктору Вэйлу незащищенную корсетом спину: тонкие ключицы, словно деки пианино, выступающие клавишами ребра, на которых хотелось играть, лаская в одно касание и срывая вздохи боли и страсти? Эти пожелтевшие будто пергамент синяки, на которых писалась история семьи Голд? Шептала о том, как подгибаются колени от страха и наслаждения, дарованного холодной мазью?
Отвернувшись, Свон подняла несколько книг с пола, проверила ящики стола. Убийца что-то искал в кабинете: золото, деньги, документы? Шериф бы не удивилась, что Голд промышлял шантажом, используя тайны исповеди.
– Мне страшно, – призналась Блю, беря Свон за руку, – не могли бы вы остаться хотя бы на ночь?
Эмма кивнула. Убийца либо уже скрылся из города, либо надирается в салуне Миллс. Так или иначе, кара Господня настигнет каждого.
Священник был скуп, так же обошелся с ним и убийца, разменяв свинец на жизнь старика. Один выстрел – четыре гвоздя Джузеппе вколачивает в крышку гроба. Перекинутый через шею сантиметр и завернутые рукава рубашки делали его настоящим франтом, обвенчанным с леди Смерть. Братья Дэвид и Джеймс Ноланы погрузили деревянный ящик на телегу, забрались на козлы и поехали по узким улочкам к городскому кладбищу, где хоронили почетных жителей Колорадо-Спрингс, тех, кто мог позволить себе что-то получше погребения в общей могиле.
Почти весь город собрался у кладбищенской ограды. Шериф внимательно изучала их лица: растерянные, смущенные от собственного безразличия и напуганные грядущими переменами. Без пастыря им будет туго жить и умирать непрощенными.
– Прах к праху, – произнесла вдова преподобного, поеживаясь на утреннем ветру.
Теперь все облигации железнодорожной компании, долги городской черни и церковная касса перешли к Блю Голд, но сможет ли она удержать такую власть в руках?
Блю посмотрела на шерифа, чья тень падала на женщину, покрывая ее целиком.
Лязгнула лопата, могильщик налег на черенок, и земля ударила о крышку гроба. Кто-то ищет золото и руду, а кто-то хоронит – и все мы, как черви копошимся в этой грязи.
Возле салуна, сидя на поилке для лошадей, играли дети. Генри проводил шерифа сердитым взглядом. Вчера снова стреляли. Лерой отказался платить за Астрид, заявив, что у них настоящие чувства, о которых Миллс остается только мечтать, прильнув к груди своей обожаемой Свон и изучая торчащую из ее кобуры рукоятку револьвера. И если б не вмешательство незнакомца, его мать осталась бы наедине с толпой пьяных мужчин. А Регина старалась не оставаться в долгу, не прощать предательства и не показывать свои слабости.
– На счет три!
Мальчик улыбнулся, сжимая кулаки. В свои одиннадцать он уже знал, что ножницы режут бумагу, камень сильнее ножниц, бумага – камня, а свинец крепче золота.
Эмма Свон вошла в салун, выискивая взглядом незнакомца. Их городок был перевалочным пунктом для авантюристов всех мастей, но мало кто задерживался здесь надолго, кто-то уходил дальше на запад, а кто-то в землю. Даже следы их стирались в прерии.
– Бут! – окликнула она мужчину за стойкой.
Очередное вымышленное имя, шериф чувствовала вранье, как койот запах разложения. В памяти всплыли обрывки недавнего разговора:
– Он требовал у Голда что-то, принадлежащее его семье, а когда понял, что не получит, – Блю замолчала, в глазах загорелось синее пламя, такое же яркое, как и ее имя.
Эмма Свон знала, каким жарким оно бывает, как выгибается спина Блю и с языка слетают несвойственные жене пастора слова. Шерифу хотелось стянуть с ее груди атласные ленты, резать пальцы о шнуровку корсета, проникая в запечатанное сердце и оставлять следы своих прикосновений на коже, а не видеть чужие, поддерживая ярость дешевым виски.
– Голд дал ему три дня убраться из города, а потом… ты знаешь.
– Проклятье! – выругалась Эмма.
Они были похожи с преподобным больше, чем ей хотелось. Хищники: нетерпеливые, жадные собственники, которым и судьба не указ, но довольно хитрые, чтобы не показывать это на публике.
– Он знает, где ты?
– С Мэри Маргарет, – ответила Блю, – Голд не любит детей и никогда не посещает школу.
Удовлетворившись ответом, она откинула плотную темно-синюю юбку и провела вдоль бедра Блю, играя с перевязью чулков. Эмма не допустит, чтобы их маленький секрет стал одним из ее смертных грехов, тех самых, о которых поведала ее подруга, когда учила шерифа читать Псалтырь. Добрый поступок был оплачен вдвойне. Свон обучила жену пастора другим полезным и приятным вещам. А теперь грехи преподобного привели в город Августа Бута, и одним покойником здесь не обойтись.
– Положи руки на стойку, чтоб я могла их видеть.
Бут не шелохнулся, так и сидел, уставившись в помутневшее зеркало над баром:
– Если это из-за вчерашней драки, то вас здесь не хватало, шериф.
Она до боли прикусила костяшки пальцев. Еще вчера Свон сидела, надираясь вместе с остальными неудачниками, пялилась на полуголых девиц, изредка ловя на себе заинтересованные взгляды хозяйки салуна. Такие доступные и неприступные одновременно. Эмма с легкостью овладевала их телами, что до сердец – револьвер и шерифская звезда – ее неизменные обереги, оказались бессильны в любовных делах.
Вчера она сделала свой выбор. В конце концов, шериф Свон не могла спасти каждого в этом проклятом городе, приходилось думать о собственной шкуре.
Жалостливо заиграл тапер.
– Ты арестован, – выйдя из ступора, сказала Эмма.
– За что?
Регина не жаловала нового постояльца, но после вчерашнего скорее бы предложила работу вышибалы, чем побежала бы жаловаться шерифу на дурное поведении Августа Бута.
– За убийства пастора.
– Серьезно?
– В твоей комнате нашли это. – Свон бросила на стойку засаленный сверток.
– Так вот оно что.
Бут поджал волевой подбородок, понимая, чем вызвана симпатия Миллс и ее поздний визит. В следующую секунду он выхватил кольт, но Эмма оказалась проворней, превратив табурет в треножник. Растянувшись на грязном полу, Бут хлопал глазами:
– Убьешь, как собаку? – он все еще надеялся дотянуться до оружия.
– Только не в моем салуне!
Регина облокотилась на лестничные перила, привлекая внимание к своему декольте. Казалось, впадина между ее грудей глубже, чем Большой каньон. Свон сглотнула и перевела взгляд на застывшего у входа пацана, потом снова вернулась к Буту:
– Поднимайся, - процедила она, почесывая стволом револьвера спину, и повторила. – Ты арестован.
Дорога в салун, как и вход в спальню Миллс ей были заказаны. Эмма бросила прощальный взгляд на женщину, принесшую ей столько удушающего тепла, но, если Свон правильно разыграла свои карты, ей больше не придется думать, где и с кем провести ночь, а главное, сколько это будет стоить.
Джузеппе перекинул веревку через мускулистый сук явора. Молния опалила дерево перед самым приездом пастора Голда, и жители Колорадо-Спрингс сочли это Божьим знаком. С тех пор оно не дало ни листочка.
Преподобный умело играл на людских суевериях, всякий раз давая то, что они хотели услышать и, подталкивая к тому, что сам желал получить. Сейчас они требовали справедливости, и шериф Свон держала ее на мушке револьвера. Городское собрание единогласно признало Августа Бута виновным в убийстве пастора, призвав Господа в свидетели. Распятый в душной церкви Иисус молчал, точно не говорил по-английски.
Мужчина облизал потрескавшиеся губы. День выдался адским, а если ты сидишь связанным на лошади, с просунутой в петлю головой, есть от чего попотеть. Тело его задеревенело, а нос нестерпимо чесался, словно жил своей жизнью.
– Последнее слово? – предложила Свон.
Они все играли по правилам, и не ей их менять. Перед казнью приговоренные обычно просили о сущих мелочах: промочить горло, выкурить косяк, поправить, съехавшую на лоб шляпу или завязать перед казнью глаза, но вместо этого Бут воззвал к совести шерифа:
– Я не убивал Голда!
– Я знаю, – прошептала Свон так, чтобы это осталось между ними, и улыбнулась.
Отъехав на приличное расстояние, Эмма прицелилась. С обреченностью Август отпустил последние шансы на то, что шериф перестрелит натянутую над головой веревку и обернет дело шуткой, или выстрелит прямо в сердце между ударами, прекратив его жалкое существование. Поездка на Запад теперь казалась ему одной большой ошибкой, от которой не откупиться перед ростовщиком.
Выстрел испугал лошадь, та понесла, веревка натянулась, ломая шею Бута, и шляпа слетела, покатившись по голой земле, пока не застряла в колючках. Пару минут он еще дергался в конвульсиях, потом и вовсе замер, только ветер покачивал неупокоенное тело.
Эмма покачала головой. Зря этот дурак не надел повязку – стервятники первыми выклюют глаза.
Весть об убийце преподобного разнеслась далеко по округе, и священники из соседних приходов не спешили соборовать мертвеца. Так ему и болтаться под бледным небом Колорадо, точно флаг на флагштоке.
Когда все разошлись, Генри подобрался к висельнику и долго всматривался в искаженное гримасой лицо. Кажется, мужчина обмочился, а его шея была свернута точно так же, как миссис Лукас сворачивала головы индеек в день благодарения. Оглядевшись по сторонам, мальчик подобрал оброненную Бутом шляпу. Мертвецу она ни к чему, а ему – в самый раз играть с ребятами в ковбоев.
Генри не знал, почему мать разошлась с шерифом и, за что пострадал Август Бут, но это не важно. Скоро он оставит этот затхлый городок и отправится на поиски приключений. А еще он научился ненавидеть Эмму Свон, поняв, что шериф ничем не отличается от остального отребья в салуне Миллс, разве что звездой и револьвером с сандаловой рукояткой.
По весне к ним пожаловала банда Робина, и Генри достался еще и значок шерифа. Регина долго отмывала его от крови, плача над старой истиной: стрелки меняются – пули остаются.
@темы: "OUaT", "фемслэш", "фик"
Раньше школота кошек по подвалам мучила, а теперь все ушли в искусство 
