Название: Леди и вор
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Регина/Робин/Мэриан и др.
Категория: джен, гет
Жанр: детектив, фэнтези, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Вернувшись в Сторибрук, Мэриан узнает все о женской ревности, Эмма – о мести, а Злая Королева заглядывает в самое сердце зимы
1. Ангельская пыль
Глава 1
Феликс собрал шары в «пирамиду». Тяжелые, костяные они стучали друг о друга с характерным звуком.
Он быстро старел в Сторибруке, спешил наверстывать сверстников и годы, проведенные в Неверленде. Его мышцы завязались узлами по рукам и ногам, иссохшая кожа обтянула скелет, а волосы утратили цвет. Вечно «на мели», но севшему на мель – не достичь дна. Феликс улыбнулся собственному каламбуру, только «Кроличья нора» не располагала к веселью. Казалось, он ни чем не отличается от потерянных мальчиков, ютившихся в ней, только Питер знал правду, но Пэна больше нет.
Все свободное время они просиживали на вытертых диванах ночного клуба, перекидываясь в карты, а над потолком жужжала не убиваемая эскадра мух. Ее леность передалась завсегдатаем. Глаза подернула пелена, губы высасывали живительную влагу, смакуя, а потные ладони скрывали этикетки от бутылок.
Иногда парни отрывались от своих напитков, чтобы поиграть в дартс. Мишень висела на облупленной от тысячи косых попаданий стене, и какой-то умник нарисовал на ней с одной стороны сердце, а с другой задницу. Споры о том, кому принадлежали эти органы, не утихали до сих пор.
«Кроличья нора» преображалась ночью, когда стены трещали от музыки и наплыва посетителей, а проектор под потолком окрашивал помещение всеми цветами радуги. За час до открытия Руфио выгонял мальчишек на улицу, и грозная ватага бежала к пирсу смотреть, как солнце ныряет за горизонт, а приморский ветер выдувал сигаретный дым с их пальцев, маскируя запахом рыбы и водорослей. Продрогнув до костей, они разбредались по неприветливым улочкам и засыпали в мансардах.
Городу не было никакого дела до потерянных мальчиков, только Пэну…
Город бурлил, как ведьмин котелок на тихом огне, а внутри варились жабы, скорпионы и прочие отвратительные магические отродья. Но разве впечатлишь ярмарочными фокусами того, кто познал истинное волшебство Неверленда?
Лампа отбрасывала на сукно концентрические круги. Феликс привычно сощурился в полутьме для удара. Хлопнула дверь, и полоска света разрезала спертый воздух.
Феликс спиной почувствовал повисшее в баре напряжение. Так Кройд Кренсон шептал на одних ему известных частотах: «сыграй мне «Туманно», и бокалы над барной стойкой заливались хрустальным звоном. Но это не вымышленный приятель и уж точно не братья Дарлинги. Даже повзрослев, и обзаведясь близорукостью и пивными животами, Джон и Майкл напоминали ему двух трусливых геев. Феликс не понимал – с чего вдруг?
Пэн дал им отличные карты и командировку на тридцать лет в сказочную страну капитализма с рок-н-роллом, девочками и травкой. Но Дарлинги не желали расставаться с его ватагой, не наигрались на острове в прятки, разыскивая непутевую сестренку, и хныкали, когда правда о Венди выпрыгивала на них из-за кустов.
По полу прошаркали две пары сапог. Феликс развел шары по лузам и медленно повернулся.
– Можешь опустить руки.
Эмма. Эмма Свон. Тридцать лет. Потерянная девочка.
– Хреново выглядишь, Феликс, – из-за ее спины показался Крюк.
– Руфио не пускает с домашними животными, – предупредил Феликс, прислонившись к бильярдному столу, и скрестил на груди руки.
Пират напоминал ему дворового пса. Краем глаза он заметил, как рябой индеец высунулся из подсобки, услышав свое имя. Черные глаза Руфио бегали от пирата к шерифу: что связывает эту парочку и чем грозит их визит заведению – разнесут или прикроют. Феликс разделял его опасения:
– Чем обязаны, шериф?
Сколько раз Эмме встречалась эта болезненная худоба, пустые глаза, спутанные волосы и мысли, как будто парень на чем-то долго и крепко сидел.
– Ночью из монастыря украли пыльцу фей.
Феликс кивнул и посмотрел себе под ноги на грязный заплеванный пол. Пол быстро наскучил. По сравнению с ним, глаза парня казались чистыми и светлыми, как у призывников перед отправкой в Ирак.
– Мои мальчики тут ни при чем.
– Да ладно, приятель, ты сидишь на этой дури уже сколько? – вмешался Крюк – Вредные привычки просто так не уходят.
Эмма взяла его за здоровую руку:
– Ты не помогаешь.
– Принцесса, дай мне пять минут и я…
– У тебя есть десять, – сказала Эмма, – отойди в сторону и не мешай.
Эксперт по потерянным мальчикам развернулся и пошел прямой наводкой к бару, постучал крюком по столешнице, из коморки снова вылезла косматая голова Руфио, вздрогнули стаканы. Феликс еще долго сверлил взглядом спину капитана, пока кожаный плащ Крюка не превратился в червивое яблочко мишени. Он бы не промахнулся.
– Вредные привычки просто так не уходят – повторил Феликс с издевкой.
Свон и сама знала, что сделала ошибку. Оставить Джонса с Генри на полдня – нормально, взять с собой в монастырь – неуместно. Смешанные чувства боролись в ней, пока не слились в одно осознанное – неловкость, из-за чего Эмма и приняла его помощь в расследовании.
Жук едким пятном нарисовался у серого вытянутого к небу монастыря. По воде в тон небу, такой же серой и отчужденной стелился туман. Не слушая плеск волн, Эмма поднялась по склону и постучала в створки ворот.
Монастырь был самым высоким зданием в Сторибруке, даже дом мэра на его фоне казался карликом. И человек, сумевший пробраться под эти своды, обладал поистине кошачьей ловкостью или магией, хотя зачем магу пыльца фей?
– Шериф Свон, – ей открыла тучная женщина в бесформенном платье, – вы одна?
Эмма посмотрела себе за спину, словно там прятался отряд лепреконов:
– Как видите.
– Мы надеялась, что принц Дэвид…
– С женою дома, – процедила Эмма.
Роль молодого отца подходила ему лучше, чем должность помощника шерифа.
Внутри помещение выглядело гораздо уже и теснее. Численность прихода никогда по-настоящему не интересовала шерифа. На деле Свон сталкивалась лишь с матерью-настоятельницей да сестрами Астрид и Тинкербелль, и то в связи с их попытками противостоять Голубой фее. Происходящее в монастыре, никогда не выходило за его стены.
В промежутке между приемными семьями Эмма довелось пожить в церковно-приходском приюте для девочек. Три раза в день детей собирали в трапезной, где над обеденным столом висело деревянное распятье, а на нем, вырезанный с дотошностью старика Джузеппе – Спаситель: полуобнаженный, с болезненным оскалом и спутанными волосами. Дети избегали этого края стола, и матушка Филомена сажала туда самых непослушных и своенравных воспитанников, приговаривая, что Иисус придет и накажет их за дурные мысли. Эмма надолго запомнила его узкое лицо, свисающие с носа капельки лака и глубокие прогалы вместо глаз. А поскольку дурные мысли никогда не покидали Эмму, она верила в доброго Санта Клауса и злого Иисуса, пока не поняла, что верить нельзя никому.
– Подождите, мать-настоятельница сейчас спустится.
Эмма кивнула, изучая стены обители: пустые, твердокаменные, от них так и веяло холодом. Кое-где виднелись следы фресок. Замазать их не поднялась рука. С алтаря пропали христианские атрибуты, на потолке лепнина с херувимами покрылась плесенью.
Эмма передернула плеча.
– Здесь постоянно сквозит, – сказала женщина, истолковав ее жест по-своему.
После падения проклятья сестры чертовски быстро забыли то, что проповедовали на протяжении тридцати лет. Вера в ангелов и демонов не вписывалась в сказочный мир фей и гномов. Это было так неправильно и так по-человечески. Несмотря на то, что христианство призывало к добру и состраданию, его выкинули на помойку за ненадобностью, как и жизнь Эммы Свон, проведенную под взором деревянного святого.
Они больше не ждали второго пришествия, а сами творили чудеса с помощью волшебной пыльцы, и все шло хорошо, пока кто-то не присвоил себе роль Бога…
– Не могу понять, как ему удалось пройти магический барьер?
– Даже мы не всесильны, – сказала Голубая фея.
Эмма обернулась. Эта женщина умела выбить почву из-под ног. Слишком большой контраст между крылатой трехдюмовочкой из книжек Джеймса Барри и чопорной настоятельницей, какая-то скрытая угроза и неявная порочность. И если в детстве, глядя на монахинь из прихода, Эмме хотелось просто нашкодить, выйдя за отведенные ей рамки, то сейчас на память пришли слова Джонса: «Они такие же монашки, как я священник!». Грешники любят исповедовать чужие грехи.
Эмма вытащила руки из карманов джинсов:
– Показывайте.
– Что? – спросила Голубая.
Пара волосков все-таки выбилась из пучка на ее голове – следы бессонной ночи.
– Место преступления.
– Шериф, вы понимаете, что ступаете в святая святых? Ни один человек не проникал так близко в наши секреты, соприкасаясь с магией фей…
– И все же один нашелся, – сказала Свон, – так что, это место преступления.
– Мисс Свон, я надеюсь на вашу порядочность.
В кладовую с волшебной пыльцой вели крутые ступеньки. Эмма представила шкаф со скрипучими створками, где хранились зелья и отвары или отравы, как знать, чем развлекались феи на досуге. Вдоль стен аккуратно развешаны метлы, полки с книгами и магическими артефактами подпирают потолок, а на полу тонким слоем рассыпан порошок, на котором отчетливо видны чьи-то нечеловеческие следы.
– Чертов Гарри Поттер.
Эмма распахнула дверь и замерла. На первый взгляд ничего не обычного. Кладовая располагалась на втором этаже, если не считать цокольного, рядом с клетью матери-настоятельницы.
– И вы ничего не слышали, спали за стенкой?
Поджав губы, феи нависли над Свон грозовыми тучами. Шериф осмотрела замок в двери. Царапины сетью мельчайших шрамов расходились во все стороны. Схожий узор Эмма нашла на сейфе, а на полу брошенный за ненадобностью ключ. Она открыла погнутую дверцу только для того, чтобы убедиться – шкатулка с пыльцой пропала.
– Вы о кодовых замках что-нибудь знаете?
– В зачарованном лесу система хранения была несколько иной, – оправдывалась Голубая. – Вы закончили?
– Почти.
Пройдя коридор, они поднялись еще на один лестничный пролет. Окно так и не заделали, и осенний ветер стегал раскрытую раму. Эмма присмотрелась, но не нашла и кусочка стекла. Его будто вытащили снаружи, умело орудуя стамеской и плоскогубцами на высоте пяти метров. Она выглянула в окно – шершавый известняк образовывал прямую стену без единого выступа. Свон прикрыла окно. Либо вор умел летать, либо стекло выставили изнутри, чтобы замести следы, но где тогда неровные борозды, какие она обнаружила на двери и сейфе?
– Есть предложение, кому это на руку?
– Это же чистое волшебство! – воскликнула Голубая фея, и глаза ее заблестели тем же нездоровым блеском, что и у Феликса. – Весь город знал о новой партии пыльцы. Гномы решили отметить это событие в кафе у «Бабушки, и вчера разошлись заполночь.
– Это моя вина, – промолвила фея в бесформенном платье.
– Дежурная сестра решила, что кто-то запозднился с визитом, – пояснила Голубая, – поэтому не сразу подняла тревогу.
– Лерой? – не смогла скрыть ухмылки Эмма.
Мать-настоятельница пожала плечами:
– Или Понго.
– А вы не думали, что это Тинкербелль взялась за старое?
– Исключено. Она проходит курс послушания, чтобы вернуть крылья, и за ней постоянно наблюдают. Кроме того, я не заметила никаких следов магического вмешательства.
– Уверены?
– А вы не чувствуете?
Эмма потерла ладони, призывая на помощь свои пять чувств, но шестое так и осталось где-то в прошлом Зачарованного леса:
– Прохладно тут у вас.
– Шериф, если бы вор применил магию, я бы не стала вам звонить.
Эмма сдвинула брови. С каких пор магические дела вне ее компетенции? С другой стороны, встречаться с очередным свихнувшимся волшебником – перспектива не из приятных. Пусть уж в этом будут замешаны потерянные мальчики, они куда безобидней в своих желаниях летать ночи напролет, смеясь над мирозданием, и никогда не взрослеть. С взрослыми дела обстоят куда сложнее.
– Значит, пыльца может исполнить любую мечту?
– Скорее указать путь, – сказала Голубая фея. – Она дает ответ на голос сердца, но понять его может не каждый.
Обычный треп телепроповедников. Если б Эмма была драконом, перед ней уже стояли бы два соляных столба. К сожалению или к счастью, обращать в камень лжецов Свон пока не научилась, и уже вряд ли научится. Регина больше не желала давать ей магические уроки, да что там, она и видеть Эмму больше не желала.
К горлу комком подкатила злоба.
– Я могу понять, почему вы здесь, шериф, – сказал Феликс, присев на угол бильярдного стола. – «Мальчики Пэна» – клеймо на всю жизнь. Только объясните, как провернуть такое дельце и я возьму вас в долю.
– Рассчитывала узнать от тебя.
Феликс покачал головой – фокусники не раскрывают своих секретов.
Пыльца фей стала для потерянных мальчиков чем-то сродни героина, и убила бы непременно, вот только смерть обходила стороной. А сейчас их ломало без новой дозы чудес и даже игрушки из видеопроката не могли заменить то удовольствие, какое они испытывали на острове.
– Садовник видел у монастыря несколько детских фигур. Скажи кто это, и я обещаю им помощь.
– Я так не играю, шериф, – Феликс достал самокрутку и облизал тонкий пергамент. – Ганс слеп, как крот.
Помощь. Эмма уже обещала ее на острове, обещала, что вернет семьи и нормальное детство. А на деле вернула в Сторибрук – город на перекрестке миров, которому до понятия «нормальный» тридцать пять тысяч миль вдоль экватора. Но им же так хотелось верить, а Феликсу больше всех. И они верили, несмотря на то, что Пэн выдергивал потерянных мальчиков из разных эпох и стран, а Спаситель появилась на свет, когда прах последнего из их отцов стал землей. А когда высадились на прогнивший причал маленького рыбацкого городка, даже тогда верили.
Иллюзии рассеялись вместе с утренним туманом. Уже проходя сквозь толпу на пирсе, заглядывая в эти гладкие чужие лица, мальчики старались держаться вместе. Их разместили при монастыре, определили в школу, где местная детвора пыталась задирать пришлых, но встретив отпор, забилась под парты и скулила. Их считали неуправляемыми, озлобленными. Так оно и было. Потерянные мальчики прогуливали школу, сидели в «Кроличьей норе» и пялились на улицу, а потом Феликсу приснился Пэн…
– Дама задала вопрос.
Они и не заметила, как Крюк оказался рядом. Покрасневшие губы растянулись в подобии улыбки и казались приторно сладкими. Он покачнулся, пытаясь выбить изо рта Феликса самокрутку, но тот ловко выставил вперед бильярдный кий, хлестнув Джонса по руке.
– Полегче, приятель.
– Я тебе не приятель, – оскалился Крюк.
– А кто? Торговец детьми?
– Хватит! – Эмма встала между ними. – Где ты был вчера вечером?
– Здесь с ребятами. Двенадцать свидетелей, целый оркестр, – кадык Феликса дернулся, а пальцы с обкусанными ногтями стали отстукивать нервный ритм по кромке бильярдного стола. – А где был ты, Крюк?
– Я перед тобой не отчитываюсь.
– А перед ней?
Феликс посмотрел на шерифа. Малыш уже подхватил мотив, Девин насвистывал, поднеся к губам горлышко бутылки, а Шалун барабанил в такт по табуретке. Постепенно разрозненные звуки слились в мелодию, знакомую Эмме с детства: «Дочь полкового барабанщика, беспризорная девочка…». Музыка заполнила «Кроличью нору», разбавив кислый воздух жидким светом.
– Ты всегда тащил то, что плохо лежит, как крыса на черный день, – стерев с доски игровой счет, Феликс как бы невзначай задел плечом пирата, – что изменилось?
– Я был с Эммой.
– Хорошее алиби. Удобное.
Крюк завертел головой, словно его окружили дикари и вот-вот бросятся в атаку. Нет ничего страшнее и бессмысленней детской жестокости. Он всегда боялся этой безумной свары, не ведавших смерти, а посему не знающих цену жизни. Барабанный бой застрял в ушных перепонках, но это не палочки, это заточенные колья, какие они сейчас пустят в ход.
– Эмма, идем отсюда.
– До встречи, шериф, – Феликс улыбнулся им вслед, как тень Харона, и Эмма подумала, сколько еще он протянет прежде, чем окажется в ином сказочном мире и есть ли он для злодеев?
– Что-нибудь узнал? – спросила она, когда бар и его неразговорчивые завсегдатаи остались в воспоминаниях.
Не хотелось думать, что Джонс увязался за ней только чтобы промочить горло. Пират облизал губы. Дармовая выпивка сжигала его нутро:
– Ничего. У них закрытый клуб.
– Тебе не дали членский билет, бедняжка?
Они перешли дорогу к припаркованному возле прачечной «Жуку». Букашка сиротливо жалась к обочине.
– Он врал, – произнес Джонс то, что она уже итак знала.
– У нас ничего нет на потерянных мальчиков, а интуиция подсказывает, что в монастыре завелся крот. – Эмма села в машину. – Придется поговорить с ней.
– Я с тобой.
– Представляешь, что будет, если Регина увидит нас вдвоем на своем пороге?
– Она и в прошлом больше лаяла, чем кусала, а сейчас и вовсе размякла.
Пират дернул ручку дверцы пассажирского сиденья, но Свон не спешила снять блокировку. Эмма не разделяла его оптимизма, как, впрочем, и опасений Прекрасных.
– Присмотри за Феликсом и его дружками, – сказала она, заводя мотор.
Джонс еле успел отдернуть крюк от дверцы, а то бы тащился за «жуком» на буксире в клубах пыли и бензиновых выхлопов. Эмма Свон была самым упрямым человеком в городе, после него, конечно. И только поэтому пират прощал женщине ее выходки, но рано или поздно он оседлает и эту волну.
За жарким спором они не заметили стройной фигуры, юркнувшей в «Кроличью нору» с заднего хода. Лицо женщины скрывал поднятый ворот пальто, из-под которого выбивались темные волосы. Она подошла к угловому дивану возле маленькой кухоньки, откуда несло хлоркой и подгоревшим маслом и, брезгливо осмотревшись, села.
– Она у вас?
– В следующий раз – в два раза дороже, – предупредил парень, протянув к незнакомке руку. – Риски возросли.
Женщина накрыла его ладонь своей, словно соскучившаяся любовница, и улыбнулась. Никто не заметил маленький пакетик с пылью, перекочевавший в ее сумочку:
– В следующий раз она мне не понадобится.
– Так все говорят.
Феликс убрал деньги в нагрудный карман рубашки и по-хозяйски закинул руки на спинку дивана, провожая ленивым взглядом клиентку:
– Хорошего дня, леди.
Как бы ни пыталась она сохранить свою личность и дела в тайне, Сторибрук – город сплетников и свах сталкивал людей, как бильярдные шары в пуле.
Глава 2
Несколько дней тому назад
Магазинчик Джека Харкнесса язык не поворачивался назвать супермаркетом, но очередная покупательница казалась потерянной в лабиринте стеллажей. Глаза порхали от клочка бумаги, зажатого в руке, до полок с консервами и обратно, а губы нашептывали уже заученный, как мантру, список. Нет, она хорошо читала для женщины ее статуса и воспитания, просто чтение вслух помогало сосредоточиться в карнавале цветных ярлыков и вывесок. Джек наблюдал за новенькой из-за кассы: как шаль спадала с правого плеча, как колыхались ее бедра при ходьбе, и поскрипывали колесики полупустой тележки.
Мэриан привыкла к мужскому вниманию, требовательному, оценивающему, похабному еще в замке. То был мир мужчин, созданный Отцом для своих сыновей и держащийся на острие их мечей. Даже Робин смотрел на нее лукаво, отчего хотелось одернуть юбку или поправить декольте. И, если Мэриан хочет поспеть к семейному ужину, то следует поспешить.
Белоснежка выпрыгнула внезапно. Тележка в одну сторону, тележка в другую, мысли – вразлет.
– Мэриан, – словно запоздавший сигнал перед авианалетом, заставил замереть в страхе.
Она сделала шаг назад, врезавшись в стеллаж, пакетики с кукурузными хлопьями посыпались на пол. Оглянувшись по сторонам, Мэриан спешно принялась их собирать.
– Извини, – сказала Снежка, опустившись рядом.
– Сама извини.
Как уже поняла Мэриан, встреча с Белоснежкой не сулила ничего хорошего, но узкое пространство магазина не оставляло шансов для маневров, а крепкая маленькая рука на ее запястье оказалась чертовски назойливой.
– Я такая неуклюжая. Это все беременность. Чувствую себя бочкой из-под дрянного эля: все обхаживают, но никто не рискует притронуться, – Снежка засмеялась, слегка покачивая головой, отросшие и вьющиеся на кончиках волосы рассыпались по плечам, и Мэриан отметила, что стрижка превратила ее из принцессы-беглянки в женственного паренька. Непривычно и несуразно. – Дэвид говорит, что я похудела, но ты же знаешь как оно на самом деле.
Мэриан знала. Их жизни словно писались по одному сценарию. Они просто обязаны были столкнуться. Тогда несколько лет или дней назад Снежка буквально выпрыгнула на нее, хотя, судя по звукам, доносящимся из кустов ежевики, сломанным веткам и недовольному ворчанию, на Мэриан шел медведь: вонючий, сердитый, с колтунами в шерсти. Это потом она поняла, что Белоснежка мастер маскировки и специально шумела, чтобы не поймать шальную стрелу, а тогда, тогда прокляла свои манеры и приличия. Углубиться в чащобу подальше от мужчин Робина, чтобы справить свои дела: от одних животных в брюках к лесным зверям. Впрочем, оставшиеся на поляне разбойники пугали Мэриан куда меньше притаившегося в кустах шатуна.
Каково же было ее удивление, когда из-за кустов вылезла весьма потрепанная девица. Ее роскошные волосы за дни мытарств превратились в кисею, карие глаза потускнели до темноты, лишь царственная осанка позволяла углядеть в немытом звереныше особу знатных кровей. Женщины замерли, оценивая друг друга.
Две благородные леди, сбежавшие из отцовского замка, нашедшие любовь в Зачарованном лесу и за эту дерзость объявленные вне закона. Мэриан искрилась радостью. В среде неотесанных разбойников и таких же сосен, ей хотелось иметь подругу, с которой можно обсудить женские хитрости, как запекать мясо на костре и как жилось в осаде замковых стен. Вспомнить первый бал у принца Генриха, перезвон колоколов и скачки в день бракосочетания короля Леопольда, обсудить последние весточки из дома, долетавшие до их ставки с запозданием, словно осень в Ноттингеме.
Могла ли Мэриан отказать Белоснежке в защите?
Гнев Злой Королевы казался ей не страшней проклятий отца после побега из дома, но и он смирился, остыл. Что уж говорить о Регине. В конце концов, если отбросить магию и способность соблазнять одним взглядом, она была просто женщиной, такой же несовершенной, как Мэриан или Снежка: мучилась месячными, страдала в жестких корсетах и сохраняла свое могущество только за счет, окружавших ее мужчин.
Мэриан недооценила Королеву, а та видела ее насквозь.
Их выследили и окружили, когда Робин с основной группой отправился в деревню. Гвардейцы Королевы – посмешище Зачарованного леса еще большее, чем люди шерифа Ноттингемского, в непрактичных кожаных доспехах, которые так легко пробить стрелой с двадцати ярдов, в нелепых устрашающих шлемах, безмолвные, точно поднятые из земли мертвецы, схватили их поутру.
Что искал Робин в охваченных пламенем домах, среди дыма и человеческих страданий, Мэриан никогда не спрашивала, но иногда после таких ночей их отряд пополняли озлобленные и осиротевшие мальчики, которые также быстро исчезали. Смерть всегда забирала то, к чему протянула свою костлявую руку, как бы ты ни пытался уклониться от ее рукопожатия.
Мэриан знала два рода смерти – молниеносная, безжалостная в своей невозможности что-либо сделать и с кем-либо попрощаться, и милосердная одновременно. Сколько раз она с восхищением наблюдала, как Робин Гуд натягивал тетиву – и его враги катились по траве, булькая с последним вздохом, замирали. Смерть отложенная сулила пытки и слабую надежду на спасение. Сколько раз Робин вытаскивал своих людей прямо из петли висельника, смеясь над незадачливым Гаем Гисборном, но чаще не успевал.
Каждый в его отряде был готов сражаться и умереть за Робина Гуда, вот Мэриан и решила, что ее схватили, дабы сделать приманкой для разбойника из Локсли и стоически молчала, смотрела исподлобья на своих тюремщиков и тряслась от холода в вырытой наспех землянке. Но Робин не пришел за ней ни в ту ночь, ни в последующие. Его либо самого уже схватили, либо он настолько углубился в Зачарованный лес, провожая Белоснежку, что и не знал о постигшей их участи.
Землянка была сырой, и этой сыростью пропиталась вся одежда Мэриан, все лоскуты, что еще скрывали покрытое ссадинами и синяками тело. Она пыталась убедить себя, что это не конец, Робин обязательно за ней придет, что его отсутствию есть объяснение. Робин не бросал своих людей. Сколько времени он провел с Белоснежкой на стрельбище, уча не просто стрелять из лука, а попадать по мишеням.
Иногда, глядя на их молчаливое взаимодействие, Мэриан чувствовала себя лишней, ревновала. Не встреть она Робина раньше, не появись на свет Роланд, кто знает, как сложились бы их жизни. А сейчас ее сын мог стать сиротой, одним из озлобленных мальчишек, что появлялись и исчезали в их отряде, оставаясь безымянными, и все потому, что ее муж поставил на первое место дружбу со Снежкой.
Так что когда в следующий раз рядом с ее ямой прошел тюремщик, Мэриан не выдержала и призвала королеву. Вопреки ее ожиданиям, Регина не появилась в облаке сизого тумана во всем своем великолепии и стервозности, но просьбу заключенной услышали. И, глядя на начальника гвардии, Мэриан размышляла, чем этот парнишка заслужил милость Королевы. Его молодость не могла скрыть даже курчавая, давно не знавшая бритвы цирюльника борода, а глаза с долей грусти и печали внимали ее рассказу о Белоснежке.
Грэм. Имя тоже ему не подходило, как и напускная жестокость. Так скрипит тюремный засов или обитые металлом сапоги капрала шаркают о мостовую. Грэм заверил, что Королева с лихвой наградит ее покорность, и сдержал слово. Утром Мэриан выпустили. Поднявшись из ямы и щурясь от непривычно едкого света, она не сразу заметила телегу и водруженную на ней клетку с другими несчастными.
– Куда нас везут?
Грэм отвернулся.
– Почему? Я сделала так, как она хотела!
– Предавши раз…
Грэм так на нее и не посмотрел, загребая сапогом опавшую листву. Мэриан недооценила королевское коварство. И теперь, как бы ни пыталась перебить запах, постоянно чувствовала дым костра. От мятежника до мученика один шаг.
Мэриан вырвалась из рук Снежки.
– Как жаль, что тебя не было на собрании. Робин сказал, что тебе нездоровится. По виду не скажешь, но если ты… О, ты действительно… то я за вас рада, ребята, – не унималась Белоснежка. – То-то Робин в последнее время был таким заботливым.
Робин, ее милый Робин всегда старался выглядеть в глазах окружающих достойно, даже когда ей самой хотелось зарыться в подушку и не слышать человеческой речи, как сейчас. И когда с порога того злосчастного кафе поведал о своей жизни после Зачарованного леса и отношениях с Королевой, Мэриан не знала, что движет ее мужем больше, благородство или уверенность в собственных силах, зато чувствовала, что движет ею – злость и обида. Злость от бессилия что-либо изменить и обида на Робина, так быстро забывшего о ней, на Роланда, не помнящего свою мать, на Снежку, защищавшую Королеву, как собственную кормилицу. Поступки мужчин, которые от природы привыкли иметь сытный ужин и женщину, готовую утешать и услаждать их в постели, Мэриан хотя бы могла понять.
Кажется, Снежка осознавала свою вину за произошедшее, но перманентность этого чувства обесценивала ее слова и поступки. На следующий день после появления Мэриан в Сторибруке, она организовала в ратуше собрание, чтобы познакомить жителей города с новым обитателем и помочь той адаптироваться в чужом ей мире. Миссис Гуд или Смит, Мэриан уже сама запуталась, кем она была, чувствовала себя королевой. Столько внимания и сочувствия ей одной. Вот только это внимание пришлось делить с другой, даже не соизволившей явиться на собрание, Региной Миллс. Настоящая Королева могла заставить говорить о себе, даже отсутствуя.
И Мэриан говорила, взывала к справедливой каре над той, что украла у них счастливый конец, кричала, надрывая глотку, что они забыли о казнях и пытках, о жестокости и коварстве Злой Королевы, словно это случилось с какими-то сказочными персонажами на страницах давно забытой книжки. Многие ее поддержали, но не те, в чьей поддержке Мэриан нуждалась больше всего. Робин, потому что уже сделал свой моральный выбор, разменяв одну женщину на другую, спасшая ее от костра Эмма Свон, потому что хорошие люди так не поступают, Снежка из-за какой-то этической дисгармонии, которая все ее добрые начинания оборачивала бедами и несчастьями.
Больше собраний Мэриан не посещала.
– Ты только не замыкайся в себе, я же хочу помочь. Представляю, как это непросто. Столько новых вещей и людей… – Снежка осеклась.
Жить в Сторибруке оказалось куда сложнее, чем в Зачарованном лесу, несмотря на то, что Мэриан теперь спала под крышей над головой в удобной постели и могла позволить себе не заштопывать до того заштопанную юбку, что она сомневалась в первоначальном цвете вещи. Она бы с радостью развела костер, вместо того, чтобы отчищать пригоревшую плиту или стыдливо отдавать ворохи грязной одежды Эшли, избегая заходить в прачечную к устрашающе гудящим агрегатам, но, главное, Мэриан никогда бы не привыкла к случайным встречам с Королевой и взглядам горожан: «Это та самая, у которой муж крутил шашни на стороне? Бедняжка, и ребенок такой маленький, но все уже понимает. Да она, наверное, полная дура, раз Робин предпочел ей Злую Королеву. И правильно сделал. А ей-то что теперь, терпеть и остается, с ребенком-то на руках». Мысль о том, что отношения Регины с Робином могут вылиться в нечто большее, не давала ей покоя. Нет, Мэриан сомневалась в духовной составляющей их связи, но прекрасно помнила то удивление, граничащее с паникой, когда спустя несколько недель после их первой ночи поняла, что беременна. А Гуд был отличным стрелком.
– Поговори с Региной.
– Поговорить с ней? – Мэриан надеялась, что не расслышала. – Ты шутишь?
– Она мучается, ты мучаешься, и Робин с Роландом тоже. Вам надо сесть и все спокойно обсудить. Так будет лучше, поверь.
– Лучше для тебя? Ничто не должно нарушать идеалистический мир Белоснежки? Вот только никто не отнимал у тебя семью, не отправлял на костер за помощь опальной принцессе, не лез в штаны к твоему мужу и не приучал ребенка называть чужую женщину мамой. Ты всегда встречала любовь и поддержку!
– Это не так.
– Ваше противостояние с Региной истерзало страну, унесло жизни сотни людей и покалечило тысячи судеб. И что в итоге? Вы обнимаетесь, как лучшие подруги? Зачем все эти напрасные жертвы? Ты счастливо живешь со своим мужем и маленьким сыном, ходишь на чай к Злой Королеве, а что получила я?
– Я тоже натерпелась сполна…
– Недостаточно!
Хлесткая пощечина выбила у Снежки почву из-под ног. Женщины не заметили, как перешли на крик, и мистер Харкнесс навис над своей кассой.
– Вот видишь, почему я не могу говорить с ней, – развернувшись, Мэриан вылетела из магазина.
– Миссис Чарминг, у вас все хорошо? – спросил продавец, оценивая ущерб.
– Да, Джек.
Левая щека Снежки горела, глаза слезились от боли и обиды. Собрав разлетевшийся по полу товар, она поравнялась с хозяином магазина:
– Запиши все на мой счет.
Она была удивлена поведению Мэриан, но все еще хотела той помочь. Может, виной всему гормоны? Белоснежка испытывала желание заботиться обо всех и каждом и только недавно осознала, что в ней говорил нереализованный материнский инстинкт. Выйдя из магазина, она пошла к видавшему виды пикапу, где ее ждал Дэвид с сынишкой.
– Что случилось? – спросил Прекрасный с беспокойством, переходящим в бешенство. – Кто это сделал?
– Мы с Мэриан случайно столкнулись в магазине, – ответила Снежка, – поехали, Нила пора кормить.
Он недоверчиво посмотрел на жену и, молча выкручивая руль, направился к дому.
Дэвид знал, если Снежка что-то задумала, пытать ее нет никакого смысла, оставалось лишь ждать последствий ее героических и неосмотрительных действий., если Снежка что-то задумала, пытать ее нет никакого смысла, оставалось лишь ждать последствий ее героических и неосмотрительных действий.
Глава 3
Погода портилась, как и настроение шерифа.
Пробежавшись кончиками пальцев по мокрым от дождя перилам, Эмма выверенными за годы движениями занесла руку к двери, но, вспомнив про звонок, сразу отдернула и сделала шаг назад, зависнув на верхнем порожке. Это напоминало танец. Танец женской разведки. Так и стояла, опустив глаза на коврик с затертой надписью «Добро пожаловать», пока не щелкнул замок. Эмма вздернула голову и встретилась лицом к лицу с хозяйкой, с размокших локонов упали капли воды.
– Я по делу.
Регина уступила. Шериф сегодня был при параде: кожаная курточка накалилась от холода, к левому каблуку прилепился опавший листик, а на ничем не защищенных от влаги бедрах джинсы потеряли свой цвет. Рыцарский образ был бы неполным без невидимого забрала из отчужденной собранности, несвойственной Эмме Свон.
Не дожидаясь ответного приветствия, Эмма обошла гостиную полукругом, встав поближе к кухне, откуда исходило тепло и запах готовящейся пищи, от которого сразу свело желудок. Заигравшись в детектива, Свон не заметила, как пропустила обед, и ее организм не преминул напомнить о своих потребностях.
– Что на этот раз? – спросила бывшая королева.
Регина не сомневалась в намерениях шерифа. В чем-чем, а в нарушении личного пространства обвинить Свон она не могла. После инцидента в кафе… а именно так Миллс мысленно окрестила ситуацию, разбившую ее жизнь на до и после, они достигли хрупкого компромисса. Эмма так и не извинилась, посчитав неуместным просить прощение за то, что с гордостью занесла в список добрых дел, (спасение женщины в беде шло прямо после убийства дракона), а Регина была избавлена от необходимости их выслушивать.
Инцидент – хорошее слово. Регина переняла его от местных властителей, как элемент политкорректности и бич нового мира. Резня в Боснии на долгие годы превратившая Балканы в пылающую точку на карте планеты – инцидент в Сараево; утечка смертельного вируса, унесшая жизни целого города – инцидент в Ракун-Сити; воссоединение семейств Гудов и Прекрасных, смешавшее все карты бывшей королеве – инцидент в кафе.
Эмма не возвращалась к тем событиям, сведя общение с Региной к совместной опеке над сыном. И без того проблем хватало: выбор спортивной секции и расписание дополнительных занятий, карманные деньги, интерес Генри к девочкам, как и его отсутствие.
Их сын, достигший возраста подросткового непослушания, сильно отличался от сверстников. Он уже разрушил Проклятие и жизнь тихого городка на берегу залива, продолжая с мальчишеским любопытством вмешиваться в происходящее в Сторибруке, влезая в чужие жизни, как другие – в соседские сады. Его глаза загорались, когда речь заходила о магии и драконах. Генри часами мог наблюдать, как упражняется с мечом его дед или как Робин Гуд поражает мишени и людские сердца. В своем воображении принц Генрих уже штурмовал невзятые высоты, ведя в бой собственную армию против огров в решающей битве. Тогда его лицо светилось решительностью и непреклонностью.
В остальном мальчик остался капризным и лишенным ответственности. Это списывали на наследственность, стервозность Регины, и даже на его параноидальные стремления, о которых старались не говорить. Генри достались не самые хорошие гены, и отношения в семье простыми назвали бы только идиоты. Он рос без отца и положительного примера рядом. И Эмма знала: ничто не проходит бесследно. Детство – чудесная пора, когда разум сталкивается с иррациональными страхами, разбитыми надеждами и развенчанными авторитетами. Изломанная юность, как сорная трава, пускает корни глубоко в сердце и рождает монстров, подобных Шляпнику и Красной Королеве.
Регина все реже виделась с сыном, а потому не сразу заметила происходящих перемен. Эмма же редко встречалась с приемной матерью Генри, а потому усталость на лице Миллс, замаскированная слоем косметики, долго ускользала от ее глаз, как и чувство тревожности, овладевшее бывшей королевой. А еще эта глупая тяга Регины к обелению, даже в одежде. Сегодня она выбрала молочно-белый костюм, который слегка полнил женщину. Возможно, таким способом Миллс пыталась скрыть потерю веса, обелить себя в глазах окружающих, в зеркале, но казалось, что она украла чужие краски.
Тишина затянулась. Эмме хотелось избавиться от ненавистной куртки, размять ноги на мягком ковре, согреть ладони в сгибах дивана:
– Ты не одна?
– Что вас смущает?
Эмма не знала, но допрашивать Миллс в присутствии посторонних – это как найти в своем доме вора.
Первой не выдержала Регина:
– Итак?
– Кто-то вломился в обитель фей, – сообщила Эмма.
– Кто-то достаточно дерзкий, чтобы бросить вызов Рул Горм, и недостаточно глупый, чтобы попасться? – заметила Регина.
– Отметаешь от себя подозрения?
– А должна?
– Придется, – вымолвила Эмма. Стоять руки в боки перед Региной Миллс было как-то не по себе. Она почесала нос, пальцы оставались чертовски холодными, – ты же понимаешь…
– Объяснитесь, шериф. Я все еще могу показать пару трюков на публику, но чтение мыслей не входит в арсенал Злой Королевы, а уж ваших тем более.
Эмма объяснила, как могла. Брови хозяйки насмешливо изогнулись.
– Не вижу ордера на обыск.
– Не ищешь легких путей?
– Не люблю, – призналась Регина, и в этом они со Свон оказались похожи. – Шериф, почему бы вам просто не спросить то, что вас волнует больше всего?
Эмма фыркнула:
– Провокационный вопрос.
Если б она могла. Ее волновала куча вещей одновременно: откуда у нее аллергия на арахисовое масло? Плачь ребенка за тонкой стенкой, не дающий ей покоя вторую неделю подряд то ли от самих крикливых воплей, то ли от осознания собственной никчемности. Дети заставляли Эмму думать о себе. А еще ее хваленая способность распознавать ложь, которая отказывалась действовать на Регину. Свон поняла это слишком поздно, когда отношения настолько испортились, что ни о каком доверии уже не могло идти речи. А все началось c дурацкого вопроса на крыльце: «Любите ли вы сына?». Прими Эмма ответ Регины за чистую монету, как бы сложились их жизни? Но некоторые вопросы лучше оставить без ответов.
– Ты укрыла пыльцу фей?
– Мисс Свон, единственный вор в этом доме – вы.
– Просто ответь.
Не то, чтобы шериф Свон была щепетильной в трактовке закона. Волшебство принадлежало тем, кто умел им пользоваться. Эмму больше насторожила бы кража денег из жестяной банки в офисе шерифа, случись подобное. Она просто не понимала – зачем?
Ее желудок сжался сначала от аппетитного запаха, идущего из кухни, потом от гари:
– Ты что опять турновер готовишь?
Регина бросилась наперерез, но Эмма оказалась проворней. Оценив обстановку на кухне, она выключила плиту и позволила хозяйке разбираться с последствиями своей стряпни. Из открытой духовки валил дым. Присев на корточки, Регина пыталась достать накалившийся противень: на ее лице отразилась гримаса разочарования и боли от обожженных рук. Эмма покачала головой и отвернулась.
Регина Миллс словно сошла с телеэкрана, транслировавшего одну из кулинарных программ по кабельному, какие смотришь, имея под рукой лишь пиво и пиццу. Холеная женщина с маникюром за двести баксов, делящаяся незамысловатыми рецептами, как приготовить эскалоп с апельсинами или плавники акулы в медовом соусе.
Эмма осклабилась: уж лучше Злая Королева, чем героиня сериала «Отчаянные домохозяйки».
Следовало предупредить Робина, чтобы не ел стряпню королевы. Оказаться в хрустальном гробу вместо Белоснежки – убийственно для репутации разбойника. Эмма так и представила его заострившийся нос, торчащую клинышком бородку и бледно-розовые губы, над которыми склонились две женщины и целуют по очереди. Чей же поцелуй окажется истинным?
Не в силах сдержать смех, Эмма чихнула. Пыль, покрывавшая обеденный стол, поднялась в воздух, осев на них с Региной. Эмма снова чихнула. Что-то было не так с рассыпанной по столу мукой. Свон не была кулинаром, но догадалась, что ни желток, ни даже горчица с ванилью не могли придать ей такой насыщенный золотистый цвет.
– Мисс Свон!
– Что!
– Вы опять все испортили, – сказала Регина и села на табурет, нервно вытирая руки о полотенце, – впрочем, как всегда.
– Что это было?
– То, зачем вы сюда пришли, шериф.
– Пыльца? – Эмма ничего не понимала. Украсть пыльцу фей, самый могущественный волшебный ингредиент, чтобы печь из него куличики? И это сделала Злая Королева во всем своем былом великолепии? Шериф Свон до последнего надеялась, что Регина не замешана в этом преступлении. От разочарования кровь хлынула к лицу шерифа. – Объясни, что здесь происходит!
– Мама?
Генри по-обезьяньи спустился с лестницы. Как бы сын не старался, его голова всегда выглядела либо косматой, либо волосы казались такими зализанными, как у Марлона Брандо, игравшего дона Карлеоне. Эмма забыла, что мальчик после уроков собрался навестить приемную мать, или он забыл ей сообщить о встрече. Она разберется позже.
– И долго ты там подслушивал? – спросила она.
– Больно надо. Вы и так кричали, – он насупился, как и любой нашкодивший подросток. Оценив урон, причиненный кухне, Генри посмотрел на матерей. – У вас получилось?
– Получилось что?
Эмма снова чихнула, и Регина услужливо протянула ей бумажное полотенце.
– Эксперимент с пыльцой, как на уроках естествознания, что вела Мэри Маргарет. Тинкербелл украла ее у Голубой феи, поэтому пыльца могла ошибочно указать на того, кто не являлся истинной любовью мамы, ну, знаешь, как испорченный компас.
– И поэтому Регина украла пыльцу у Голубой феи? – прервала его Эмма.
– Она не крала! И ты изменила прошлое, хотя это и случилось после их первой встречи с Робином, а значит, вряд ли повлияло на их судьбу, -пытался объяснить ход своих мыслей ребенок. - Поэтому я предложил попробовать маме еще раз и узнать наверняка, кого выберет пыльца.
Выберет. Не Регина. Пыльца. Эмма фыркнула, дивясь, насколько въедливая эта зараза.
– Так у вас получилось? – спросил Генри, досадуя, что пропустил все интересное.
– Нет, – хором ответили они, и Регина закатила глаза.
– Поговорим об этом дома.
Генри недоверчиво посмотрел на Эмму, но та была неумолима. Не то, что мама Регина. Мальчик стал собирать вещи: достал из-под дивана рюкзак, зашнуровал не по сезону одетые кеды, повозился с курткой.
– Мам, ты в пыльце, – бросил он, не оборачиваясь, и выбежал на улицу.
– Могу я воспользоваться ванной?
Регина кивнула в ответ.
– Не понимаю, – продолжала Эмма, умываясь, – почему он это сделал и главное, почему ты согласилась. Генри всегда был против использования магии.
– Влияние мистера Голда, дорогая?
Джонс говорил, что Голд опасен. Он имел все основания ненавидеть Темного мага и, хоть ненависть угасла со временем, причины, вызвавшие ее, никуда не испарились. Они все заложники этого чувства.
Снежка ненавидела Регину за то, что та не заменила ей мать, отказалась стать женщиной на смертном ложе, и до последнего старалась остаться собой. Дэвид ненавидел Злую Королеву из-за Снежки, а Регина ненавидела Леопольда за попранную невинность и Снежку – за утраченную любовь.
Крюк ненавидел Румпельштильцхена за смерть той, кого бы сдал в ближайшем порту в бордель, как поступал со всеми женщинами прежде. Это выглядело благородным, а благородство в море ценили больше золота. На самом деле, Крюк ненавидел Румпельштильцхена за унижение перед командой. Унижение, которое пират пронес через века.
А Румпельштильцхен ненавидел их всех за собственную слабость. Брошенный отцом, он так и не одолел чувства вины, что оказался плохим сыном, и сам не смог состояться ни как муж, которому жена предпочла повесу пирата, ни как родитель, от которого сын сбежал в лучший из миров.
И никто не мог простить, потому что прощение приходит лишь со смертью, а жизнь предлагает лишь понять и смириться.
– С каких пор Генри слушает Румпельштильцхена? – задумалась Эмма.
– Сама удивилась, а зная его упрямство, – Регина запнулась, – неужели вы думаете, что стоило оставлять этот маленький эксперимент бесконтрольным?
В ее словах было столько горечи и надежды, которые с шипением засасывало вместе с водой в слив, что на секунду Эмме стало жалко бывшую королеву. На земле живет шесть миллиардов человек, но думать так о встрече со своей второй половинкой, что черпать одиночество гранеными стаканами из самой Леты. Говорят, любого из нас можно связать с другим цепочкой из шести знакомых. Закон больших величин. Кто знал, что он действует и в Зачарованном лесу, что, спасая Мэриан, Эмма воссоединит одну семью и разрушит другую, сделав всех несчастными?
Она завернула кран:
– Может, я сделала тебе одолжение.
– Притащив сюда Мэриан? Мисс Свон, в следующей раз, когда мне потребуется подобная услуга, я обращусь к Мефистофелю.
– Остынь, я не надеюсь когда-либо услышать от тебя благодарность.
– К вопросу о воспитании. В вашей семье это не принято.
– Не принято что? – Эмма сжала дверную ручку.
– Извиняться.
Регина уставилась на Свон, пораженная тем, что только что сказала шерифу. Ей ни к чему извинения Эммы, она хотела повернуть все вспять, заполнить дыру, образовавшуюся внутри хоть чем-то. Но разве шериф с отвисшим значком и стоящим на предохранителе Магнумом 84 калибра мог ей это дать?
– У вас пятно на подбородке.
Эмма схватила первое попавшееся полотенце, вызвав недовольство хозяйки, и с остервенением стала тереть шею.
– Для счастья одной любви мало, и пыльца тебе не поможет. Дай объявление в газету или заведи кота. И то больше проку будет.
Уж это Свон знала. Если б каждый раз, когда кто-то вокруг заговаривал о любви, Свон давали пенни, она бы выложила это слово на поверхности Луны так, чтобы его видели без телескопа. Нил, Джонс, чета Прекрасных, иногда они даже верили в то, о чем говорили. Тогда Эмма кивала головой, выслушивая очередной совет, не желая обидеть близких.
– Посмотрим, насколько любят тебя, и насколько любишь ты.
Миллс говорила об их отношениях с Джонсом без намеков, ревниво, честно. О Киллиане, поправила себя Эмма, и ее передернуло. Имя, которое она никогда не сможет произнести. Дурацкое имя «Убийственный Джонс», как ни сокращай, все равно звучит глупо и пафосно. Как Крюк. У них были сложные отношения, но Эмма не искала легких путей.
Регина приблизилась к ней почти вплотную, грудь вперед, точно индюшка перед днем Благодарения.
– Ты ничем не лучше меня в своем одиночестве, дорогая.
– Но и не хуже.
Эмма хлопнула дверью и сбежала по ступенькам. От каблуков разлетались брызги. Пахло свежестью и желудями. Очистив лобовое стекло от налипшей листвы, она завела мотор. Привычные, почти рефлекторные движения. Каждый раз их встреча начиналась с танца кончиков пальцев по гладкой поверхности перил и заканчивалась этим.
Генри успел пристегнуться и теперь понуро смотрел на дом приемной матери, где прожил одиннадцать лет, и где жить больше не мог, но пытался.
– Ты сердишься?
– Нет, – соврала Эмма.
– Не говори ничего мистеру Голду.
Эмма повернулась к сыну, но от дальнейших расспросов мальчика спас треск помех ожившей рации.
– Свон слушает. Что у вас?
***
Когда полицейский кортеж скрылся, Регина разжала кулаки. Она была слишком расстроена и взвинчена, чтобы убираться. Не так Миллс планировала провести вечер с сыном. В духовке дымилось пригоревшее печенье, Эмма все же успела стащить с противня пару штук, а в воздухе витала пыльца фей, создавая иллюзию отмененного чуда.
Хотела ли она, гадая на пыльце, разорвать цепь судьбы или убедиться, что Робин – ее единственный, несбыточный и желанный, Регина уже никогда не узнает. Из-за Свон. А та жила, не догадываясь про боль утраты, которую несла бывшая королева в своем сердце; что каждый раз, когда Регина поднимала голову после дождя, ища на небе радугу, ее ставили на место, а в малюсеньком окне виднелся лишь переплет тюремной решетки.
Как же Миллс хотелось, чтобы Свон разделила с ней это чувство, как делила с ней сына. Эмма должна понять, что любовь в их Прекрасном семействе – мнимая величина, и как бы они ни старались управлять своими жизнями, они так и останутся в представлении остальных картонными образами Спасителя и Злой Королевы.
Регина Миллс хотела справедливости, как раньше жаждала мести. Только как? В Сторибруке она оказалась зависимой не меньше парижской содержанки, разве что зависела не от денег, а от мнения сына и чужого волшебства.
Рука ударила о крышку комода. Она подняла глаза на свое отражение, припухшие от слез карие глаза, и тут же отпрянула от зеркала. На нее смотрела чрезмерно худая блондинка, завернутая в голубой, струящийся по хрупким плечам шелк, а в ее заледенелой улыбке крылось обещание.
– Кто ты?
– Кто я, Регина Миллс? – разговор с отражением начинал смахивать на один из тех, что они вели с Арчи на сеансах психоанализа, – это тебе решать.
Регина Миллс решила, что в Сторибруке ей нужен хотя бы один союзник среди стольких врагов и соперников.
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Регина/Робин/Мэриан и др.
Категория: джен, гет
Жанр: детектив, фэнтези, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Вернувшись в Сторибрук, Мэриан узнает все о женской ревности, Эмма – о мести, а Злая Королева заглядывает в самое сердце зимы
1. Ангельская пыль
Глава 1
Феликс собрал шары в «пирамиду». Тяжелые, костяные они стучали друг о друга с характерным звуком.
Он быстро старел в Сторибруке, спешил наверстывать сверстников и годы, проведенные в Неверленде. Его мышцы завязались узлами по рукам и ногам, иссохшая кожа обтянула скелет, а волосы утратили цвет. Вечно «на мели», но севшему на мель – не достичь дна. Феликс улыбнулся собственному каламбуру, только «Кроличья нора» не располагала к веселью. Казалось, он ни чем не отличается от потерянных мальчиков, ютившихся в ней, только Питер знал правду, но Пэна больше нет.
Все свободное время они просиживали на вытертых диванах ночного клуба, перекидываясь в карты, а над потолком жужжала не убиваемая эскадра мух. Ее леность передалась завсегдатаем. Глаза подернула пелена, губы высасывали живительную влагу, смакуя, а потные ладони скрывали этикетки от бутылок.
Иногда парни отрывались от своих напитков, чтобы поиграть в дартс. Мишень висела на облупленной от тысячи косых попаданий стене, и какой-то умник нарисовал на ней с одной стороны сердце, а с другой задницу. Споры о том, кому принадлежали эти органы, не утихали до сих пор.
«Кроличья нора» преображалась ночью, когда стены трещали от музыки и наплыва посетителей, а проектор под потолком окрашивал помещение всеми цветами радуги. За час до открытия Руфио выгонял мальчишек на улицу, и грозная ватага бежала к пирсу смотреть, как солнце ныряет за горизонт, а приморский ветер выдувал сигаретный дым с их пальцев, маскируя запахом рыбы и водорослей. Продрогнув до костей, они разбредались по неприветливым улочкам и засыпали в мансардах.
Городу не было никакого дела до потерянных мальчиков, только Пэну…
Город бурлил, как ведьмин котелок на тихом огне, а внутри варились жабы, скорпионы и прочие отвратительные магические отродья. Но разве впечатлишь ярмарочными фокусами того, кто познал истинное волшебство Неверленда?
Лампа отбрасывала на сукно концентрические круги. Феликс привычно сощурился в полутьме для удара. Хлопнула дверь, и полоска света разрезала спертый воздух.
Феликс спиной почувствовал повисшее в баре напряжение. Так Кройд Кренсон шептал на одних ему известных частотах: «сыграй мне «Туманно», и бокалы над барной стойкой заливались хрустальным звоном. Но это не вымышленный приятель и уж точно не братья Дарлинги. Даже повзрослев, и обзаведясь близорукостью и пивными животами, Джон и Майкл напоминали ему двух трусливых геев. Феликс не понимал – с чего вдруг?
Пэн дал им отличные карты и командировку на тридцать лет в сказочную страну капитализма с рок-н-роллом, девочками и травкой. Но Дарлинги не желали расставаться с его ватагой, не наигрались на острове в прятки, разыскивая непутевую сестренку, и хныкали, когда правда о Венди выпрыгивала на них из-за кустов.
По полу прошаркали две пары сапог. Феликс развел шары по лузам и медленно повернулся.
– Можешь опустить руки.
Эмма. Эмма Свон. Тридцать лет. Потерянная девочка.
– Хреново выглядишь, Феликс, – из-за ее спины показался Крюк.
– Руфио не пускает с домашними животными, – предупредил Феликс, прислонившись к бильярдному столу, и скрестил на груди руки.
Пират напоминал ему дворового пса. Краем глаза он заметил, как рябой индеец высунулся из подсобки, услышав свое имя. Черные глаза Руфио бегали от пирата к шерифу: что связывает эту парочку и чем грозит их визит заведению – разнесут или прикроют. Феликс разделял его опасения:
– Чем обязаны, шериф?
Сколько раз Эмме встречалась эта болезненная худоба, пустые глаза, спутанные волосы и мысли, как будто парень на чем-то долго и крепко сидел.
– Ночью из монастыря украли пыльцу фей.
Феликс кивнул и посмотрел себе под ноги на грязный заплеванный пол. Пол быстро наскучил. По сравнению с ним, глаза парня казались чистыми и светлыми, как у призывников перед отправкой в Ирак.
– Мои мальчики тут ни при чем.
– Да ладно, приятель, ты сидишь на этой дури уже сколько? – вмешался Крюк – Вредные привычки просто так не уходят.
Эмма взяла его за здоровую руку:
– Ты не помогаешь.
– Принцесса, дай мне пять минут и я…
– У тебя есть десять, – сказала Эмма, – отойди в сторону и не мешай.
Эксперт по потерянным мальчикам развернулся и пошел прямой наводкой к бару, постучал крюком по столешнице, из коморки снова вылезла косматая голова Руфио, вздрогнули стаканы. Феликс еще долго сверлил взглядом спину капитана, пока кожаный плащ Крюка не превратился в червивое яблочко мишени. Он бы не промахнулся.
– Вредные привычки просто так не уходят – повторил Феликс с издевкой.
Свон и сама знала, что сделала ошибку. Оставить Джонса с Генри на полдня – нормально, взять с собой в монастырь – неуместно. Смешанные чувства боролись в ней, пока не слились в одно осознанное – неловкость, из-за чего Эмма и приняла его помощь в расследовании.
Жук едким пятном нарисовался у серого вытянутого к небу монастыря. По воде в тон небу, такой же серой и отчужденной стелился туман. Не слушая плеск волн, Эмма поднялась по склону и постучала в створки ворот.
Монастырь был самым высоким зданием в Сторибруке, даже дом мэра на его фоне казался карликом. И человек, сумевший пробраться под эти своды, обладал поистине кошачьей ловкостью или магией, хотя зачем магу пыльца фей?
– Шериф Свон, – ей открыла тучная женщина в бесформенном платье, – вы одна?
Эмма посмотрела себе за спину, словно там прятался отряд лепреконов:
– Как видите.
– Мы надеялась, что принц Дэвид…
– С женою дома, – процедила Эмма.
Роль молодого отца подходила ему лучше, чем должность помощника шерифа.
Внутри помещение выглядело гораздо уже и теснее. Численность прихода никогда по-настоящему не интересовала шерифа. На деле Свон сталкивалась лишь с матерью-настоятельницей да сестрами Астрид и Тинкербелль, и то в связи с их попытками противостоять Голубой фее. Происходящее в монастыре, никогда не выходило за его стены.
В промежутке между приемными семьями Эмма довелось пожить в церковно-приходском приюте для девочек. Три раза в день детей собирали в трапезной, где над обеденным столом висело деревянное распятье, а на нем, вырезанный с дотошностью старика Джузеппе – Спаситель: полуобнаженный, с болезненным оскалом и спутанными волосами. Дети избегали этого края стола, и матушка Филомена сажала туда самых непослушных и своенравных воспитанников, приговаривая, что Иисус придет и накажет их за дурные мысли. Эмма надолго запомнила его узкое лицо, свисающие с носа капельки лака и глубокие прогалы вместо глаз. А поскольку дурные мысли никогда не покидали Эмму, она верила в доброго Санта Клауса и злого Иисуса, пока не поняла, что верить нельзя никому.
– Подождите, мать-настоятельница сейчас спустится.
Эмма кивнула, изучая стены обители: пустые, твердокаменные, от них так и веяло холодом. Кое-где виднелись следы фресок. Замазать их не поднялась рука. С алтаря пропали христианские атрибуты, на потолке лепнина с херувимами покрылась плесенью.
Эмма передернула плеча.
– Здесь постоянно сквозит, – сказала женщина, истолковав ее жест по-своему.
После падения проклятья сестры чертовски быстро забыли то, что проповедовали на протяжении тридцати лет. Вера в ангелов и демонов не вписывалась в сказочный мир фей и гномов. Это было так неправильно и так по-человечески. Несмотря на то, что христианство призывало к добру и состраданию, его выкинули на помойку за ненадобностью, как и жизнь Эммы Свон, проведенную под взором деревянного святого.
Они больше не ждали второго пришествия, а сами творили чудеса с помощью волшебной пыльцы, и все шло хорошо, пока кто-то не присвоил себе роль Бога…
– Не могу понять, как ему удалось пройти магический барьер?
– Даже мы не всесильны, – сказала Голубая фея.
Эмма обернулась. Эта женщина умела выбить почву из-под ног. Слишком большой контраст между крылатой трехдюмовочкой из книжек Джеймса Барри и чопорной настоятельницей, какая-то скрытая угроза и неявная порочность. И если в детстве, глядя на монахинь из прихода, Эмме хотелось просто нашкодить, выйдя за отведенные ей рамки, то сейчас на память пришли слова Джонса: «Они такие же монашки, как я священник!». Грешники любят исповедовать чужие грехи.
Эмма вытащила руки из карманов джинсов:
– Показывайте.
– Что? – спросила Голубая.
Пара волосков все-таки выбилась из пучка на ее голове – следы бессонной ночи.
– Место преступления.
– Шериф, вы понимаете, что ступаете в святая святых? Ни один человек не проникал так близко в наши секреты, соприкасаясь с магией фей…
– И все же один нашелся, – сказала Свон, – так что, это место преступления.
– Мисс Свон, я надеюсь на вашу порядочность.
В кладовую с волшебной пыльцой вели крутые ступеньки. Эмма представила шкаф со скрипучими створками, где хранились зелья и отвары или отравы, как знать, чем развлекались феи на досуге. Вдоль стен аккуратно развешаны метлы, полки с книгами и магическими артефактами подпирают потолок, а на полу тонким слоем рассыпан порошок, на котором отчетливо видны чьи-то нечеловеческие следы.
– Чертов Гарри Поттер.
Эмма распахнула дверь и замерла. На первый взгляд ничего не обычного. Кладовая располагалась на втором этаже, если не считать цокольного, рядом с клетью матери-настоятельницы.
– И вы ничего не слышали, спали за стенкой?
Поджав губы, феи нависли над Свон грозовыми тучами. Шериф осмотрела замок в двери. Царапины сетью мельчайших шрамов расходились во все стороны. Схожий узор Эмма нашла на сейфе, а на полу брошенный за ненадобностью ключ. Она открыла погнутую дверцу только для того, чтобы убедиться – шкатулка с пыльцой пропала.
– Вы о кодовых замках что-нибудь знаете?
– В зачарованном лесу система хранения была несколько иной, – оправдывалась Голубая. – Вы закончили?
– Почти.
Пройдя коридор, они поднялись еще на один лестничный пролет. Окно так и не заделали, и осенний ветер стегал раскрытую раму. Эмма присмотрелась, но не нашла и кусочка стекла. Его будто вытащили снаружи, умело орудуя стамеской и плоскогубцами на высоте пяти метров. Она выглянула в окно – шершавый известняк образовывал прямую стену без единого выступа. Свон прикрыла окно. Либо вор умел летать, либо стекло выставили изнутри, чтобы замести следы, но где тогда неровные борозды, какие она обнаружила на двери и сейфе?
– Есть предложение, кому это на руку?
– Это же чистое волшебство! – воскликнула Голубая фея, и глаза ее заблестели тем же нездоровым блеском, что и у Феликса. – Весь город знал о новой партии пыльцы. Гномы решили отметить это событие в кафе у «Бабушки, и вчера разошлись заполночь.
– Это моя вина, – промолвила фея в бесформенном платье.
– Дежурная сестра решила, что кто-то запозднился с визитом, – пояснила Голубая, – поэтому не сразу подняла тревогу.
– Лерой? – не смогла скрыть ухмылки Эмма.
Мать-настоятельница пожала плечами:
– Или Понго.
– А вы не думали, что это Тинкербелль взялась за старое?
– Исключено. Она проходит курс послушания, чтобы вернуть крылья, и за ней постоянно наблюдают. Кроме того, я не заметила никаких следов магического вмешательства.
– Уверены?
– А вы не чувствуете?
Эмма потерла ладони, призывая на помощь свои пять чувств, но шестое так и осталось где-то в прошлом Зачарованного леса:
– Прохладно тут у вас.
– Шериф, если бы вор применил магию, я бы не стала вам звонить.
Эмма сдвинула брови. С каких пор магические дела вне ее компетенции? С другой стороны, встречаться с очередным свихнувшимся волшебником – перспектива не из приятных. Пусть уж в этом будут замешаны потерянные мальчики, они куда безобидней в своих желаниях летать ночи напролет, смеясь над мирозданием, и никогда не взрослеть. С взрослыми дела обстоят куда сложнее.
– Значит, пыльца может исполнить любую мечту?
– Скорее указать путь, – сказала Голубая фея. – Она дает ответ на голос сердца, но понять его может не каждый.
Обычный треп телепроповедников. Если б Эмма была драконом, перед ней уже стояли бы два соляных столба. К сожалению или к счастью, обращать в камень лжецов Свон пока не научилась, и уже вряд ли научится. Регина больше не желала давать ей магические уроки, да что там, она и видеть Эмму больше не желала.
К горлу комком подкатила злоба.
– Я могу понять, почему вы здесь, шериф, – сказал Феликс, присев на угол бильярдного стола. – «Мальчики Пэна» – клеймо на всю жизнь. Только объясните, как провернуть такое дельце и я возьму вас в долю.
– Рассчитывала узнать от тебя.
Феликс покачал головой – фокусники не раскрывают своих секретов.
Пыльца фей стала для потерянных мальчиков чем-то сродни героина, и убила бы непременно, вот только смерть обходила стороной. А сейчас их ломало без новой дозы чудес и даже игрушки из видеопроката не могли заменить то удовольствие, какое они испытывали на острове.
– Садовник видел у монастыря несколько детских фигур. Скажи кто это, и я обещаю им помощь.
– Я так не играю, шериф, – Феликс достал самокрутку и облизал тонкий пергамент. – Ганс слеп, как крот.
Помощь. Эмма уже обещала ее на острове, обещала, что вернет семьи и нормальное детство. А на деле вернула в Сторибрук – город на перекрестке миров, которому до понятия «нормальный» тридцать пять тысяч миль вдоль экватора. Но им же так хотелось верить, а Феликсу больше всех. И они верили, несмотря на то, что Пэн выдергивал потерянных мальчиков из разных эпох и стран, а Спаситель появилась на свет, когда прах последнего из их отцов стал землей. А когда высадились на прогнивший причал маленького рыбацкого городка, даже тогда верили.
Иллюзии рассеялись вместе с утренним туманом. Уже проходя сквозь толпу на пирсе, заглядывая в эти гладкие чужие лица, мальчики старались держаться вместе. Их разместили при монастыре, определили в школу, где местная детвора пыталась задирать пришлых, но встретив отпор, забилась под парты и скулила. Их считали неуправляемыми, озлобленными. Так оно и было. Потерянные мальчики прогуливали школу, сидели в «Кроличьей норе» и пялились на улицу, а потом Феликсу приснился Пэн…
– Дама задала вопрос.
Они и не заметила, как Крюк оказался рядом. Покрасневшие губы растянулись в подобии улыбки и казались приторно сладкими. Он покачнулся, пытаясь выбить изо рта Феликса самокрутку, но тот ловко выставил вперед бильярдный кий, хлестнув Джонса по руке.
– Полегче, приятель.
– Я тебе не приятель, – оскалился Крюк.
– А кто? Торговец детьми?
– Хватит! – Эмма встала между ними. – Где ты был вчера вечером?
– Здесь с ребятами. Двенадцать свидетелей, целый оркестр, – кадык Феликса дернулся, а пальцы с обкусанными ногтями стали отстукивать нервный ритм по кромке бильярдного стола. – А где был ты, Крюк?
– Я перед тобой не отчитываюсь.
– А перед ней?
Феликс посмотрел на шерифа. Малыш уже подхватил мотив, Девин насвистывал, поднеся к губам горлышко бутылки, а Шалун барабанил в такт по табуретке. Постепенно разрозненные звуки слились в мелодию, знакомую Эмме с детства: «Дочь полкового барабанщика, беспризорная девочка…». Музыка заполнила «Кроличью нору», разбавив кислый воздух жидким светом.
– Ты всегда тащил то, что плохо лежит, как крыса на черный день, – стерев с доски игровой счет, Феликс как бы невзначай задел плечом пирата, – что изменилось?
– Я был с Эммой.
– Хорошее алиби. Удобное.
Крюк завертел головой, словно его окружили дикари и вот-вот бросятся в атаку. Нет ничего страшнее и бессмысленней детской жестокости. Он всегда боялся этой безумной свары, не ведавших смерти, а посему не знающих цену жизни. Барабанный бой застрял в ушных перепонках, но это не палочки, это заточенные колья, какие они сейчас пустят в ход.
– Эмма, идем отсюда.
– До встречи, шериф, – Феликс улыбнулся им вслед, как тень Харона, и Эмма подумала, сколько еще он протянет прежде, чем окажется в ином сказочном мире и есть ли он для злодеев?
– Что-нибудь узнал? – спросила она, когда бар и его неразговорчивые завсегдатаи остались в воспоминаниях.
Не хотелось думать, что Джонс увязался за ней только чтобы промочить горло. Пират облизал губы. Дармовая выпивка сжигала его нутро:
– Ничего. У них закрытый клуб.
– Тебе не дали членский билет, бедняжка?
Они перешли дорогу к припаркованному возле прачечной «Жуку». Букашка сиротливо жалась к обочине.
– Он врал, – произнес Джонс то, что она уже итак знала.
– У нас ничего нет на потерянных мальчиков, а интуиция подсказывает, что в монастыре завелся крот. – Эмма села в машину. – Придется поговорить с ней.
– Я с тобой.
– Представляешь, что будет, если Регина увидит нас вдвоем на своем пороге?
– Она и в прошлом больше лаяла, чем кусала, а сейчас и вовсе размякла.
Пират дернул ручку дверцы пассажирского сиденья, но Свон не спешила снять блокировку. Эмма не разделяла его оптимизма, как, впрочем, и опасений Прекрасных.
– Присмотри за Феликсом и его дружками, – сказала она, заводя мотор.
Джонс еле успел отдернуть крюк от дверцы, а то бы тащился за «жуком» на буксире в клубах пыли и бензиновых выхлопов. Эмма Свон была самым упрямым человеком в городе, после него, конечно. И только поэтому пират прощал женщине ее выходки, но рано или поздно он оседлает и эту волну.
За жарким спором они не заметили стройной фигуры, юркнувшей в «Кроличью нору» с заднего хода. Лицо женщины скрывал поднятый ворот пальто, из-под которого выбивались темные волосы. Она подошла к угловому дивану возле маленькой кухоньки, откуда несло хлоркой и подгоревшим маслом и, брезгливо осмотревшись, села.
– Она у вас?
– В следующий раз – в два раза дороже, – предупредил парень, протянув к незнакомке руку. – Риски возросли.
Женщина накрыла его ладонь своей, словно соскучившаяся любовница, и улыбнулась. Никто не заметил маленький пакетик с пылью, перекочевавший в ее сумочку:
– В следующий раз она мне не понадобится.
– Так все говорят.
Феликс убрал деньги в нагрудный карман рубашки и по-хозяйски закинул руки на спинку дивана, провожая ленивым взглядом клиентку:
– Хорошего дня, леди.
Как бы ни пыталась она сохранить свою личность и дела в тайне, Сторибрук – город сплетников и свах сталкивал людей, как бильярдные шары в пуле.
Глава 2
Несколько дней тому назад
Магазинчик Джека Харкнесса язык не поворачивался назвать супермаркетом, но очередная покупательница казалась потерянной в лабиринте стеллажей. Глаза порхали от клочка бумаги, зажатого в руке, до полок с консервами и обратно, а губы нашептывали уже заученный, как мантру, список. Нет, она хорошо читала для женщины ее статуса и воспитания, просто чтение вслух помогало сосредоточиться в карнавале цветных ярлыков и вывесок. Джек наблюдал за новенькой из-за кассы: как шаль спадала с правого плеча, как колыхались ее бедра при ходьбе, и поскрипывали колесики полупустой тележки.
Мэриан привыкла к мужскому вниманию, требовательному, оценивающему, похабному еще в замке. То был мир мужчин, созданный Отцом для своих сыновей и держащийся на острие их мечей. Даже Робин смотрел на нее лукаво, отчего хотелось одернуть юбку или поправить декольте. И, если Мэриан хочет поспеть к семейному ужину, то следует поспешить.
Белоснежка выпрыгнула внезапно. Тележка в одну сторону, тележка в другую, мысли – вразлет.
– Мэриан, – словно запоздавший сигнал перед авианалетом, заставил замереть в страхе.
Она сделала шаг назад, врезавшись в стеллаж, пакетики с кукурузными хлопьями посыпались на пол. Оглянувшись по сторонам, Мэриан спешно принялась их собирать.
– Извини, – сказала Снежка, опустившись рядом.
– Сама извини.
Как уже поняла Мэриан, встреча с Белоснежкой не сулила ничего хорошего, но узкое пространство магазина не оставляло шансов для маневров, а крепкая маленькая рука на ее запястье оказалась чертовски назойливой.
– Я такая неуклюжая. Это все беременность. Чувствую себя бочкой из-под дрянного эля: все обхаживают, но никто не рискует притронуться, – Снежка засмеялась, слегка покачивая головой, отросшие и вьющиеся на кончиках волосы рассыпались по плечам, и Мэриан отметила, что стрижка превратила ее из принцессы-беглянки в женственного паренька. Непривычно и несуразно. – Дэвид говорит, что я похудела, но ты же знаешь как оно на самом деле.
Мэриан знала. Их жизни словно писались по одному сценарию. Они просто обязаны были столкнуться. Тогда несколько лет или дней назад Снежка буквально выпрыгнула на нее, хотя, судя по звукам, доносящимся из кустов ежевики, сломанным веткам и недовольному ворчанию, на Мэриан шел медведь: вонючий, сердитый, с колтунами в шерсти. Это потом она поняла, что Белоснежка мастер маскировки и специально шумела, чтобы не поймать шальную стрелу, а тогда, тогда прокляла свои манеры и приличия. Углубиться в чащобу подальше от мужчин Робина, чтобы справить свои дела: от одних животных в брюках к лесным зверям. Впрочем, оставшиеся на поляне разбойники пугали Мэриан куда меньше притаившегося в кустах шатуна.
Каково же было ее удивление, когда из-за кустов вылезла весьма потрепанная девица. Ее роскошные волосы за дни мытарств превратились в кисею, карие глаза потускнели до темноты, лишь царственная осанка позволяла углядеть в немытом звереныше особу знатных кровей. Женщины замерли, оценивая друг друга.
Две благородные леди, сбежавшие из отцовского замка, нашедшие любовь в Зачарованном лесу и за эту дерзость объявленные вне закона. Мэриан искрилась радостью. В среде неотесанных разбойников и таких же сосен, ей хотелось иметь подругу, с которой можно обсудить женские хитрости, как запекать мясо на костре и как жилось в осаде замковых стен. Вспомнить первый бал у принца Генриха, перезвон колоколов и скачки в день бракосочетания короля Леопольда, обсудить последние весточки из дома, долетавшие до их ставки с запозданием, словно осень в Ноттингеме.
Могла ли Мэриан отказать Белоснежке в защите?
Гнев Злой Королевы казался ей не страшней проклятий отца после побега из дома, но и он смирился, остыл. Что уж говорить о Регине. В конце концов, если отбросить магию и способность соблазнять одним взглядом, она была просто женщиной, такой же несовершенной, как Мэриан или Снежка: мучилась месячными, страдала в жестких корсетах и сохраняла свое могущество только за счет, окружавших ее мужчин.
Мэриан недооценила Королеву, а та видела ее насквозь.
Их выследили и окружили, когда Робин с основной группой отправился в деревню. Гвардейцы Королевы – посмешище Зачарованного леса еще большее, чем люди шерифа Ноттингемского, в непрактичных кожаных доспехах, которые так легко пробить стрелой с двадцати ярдов, в нелепых устрашающих шлемах, безмолвные, точно поднятые из земли мертвецы, схватили их поутру.
Что искал Робин в охваченных пламенем домах, среди дыма и человеческих страданий, Мэриан никогда не спрашивала, но иногда после таких ночей их отряд пополняли озлобленные и осиротевшие мальчики, которые также быстро исчезали. Смерть всегда забирала то, к чему протянула свою костлявую руку, как бы ты ни пытался уклониться от ее рукопожатия.
Мэриан знала два рода смерти – молниеносная, безжалостная в своей невозможности что-либо сделать и с кем-либо попрощаться, и милосердная одновременно. Сколько раз она с восхищением наблюдала, как Робин Гуд натягивал тетиву – и его враги катились по траве, булькая с последним вздохом, замирали. Смерть отложенная сулила пытки и слабую надежду на спасение. Сколько раз Робин вытаскивал своих людей прямо из петли висельника, смеясь над незадачливым Гаем Гисборном, но чаще не успевал.
Каждый в его отряде был готов сражаться и умереть за Робина Гуда, вот Мэриан и решила, что ее схватили, дабы сделать приманкой для разбойника из Локсли и стоически молчала, смотрела исподлобья на своих тюремщиков и тряслась от холода в вырытой наспех землянке. Но Робин не пришел за ней ни в ту ночь, ни в последующие. Его либо самого уже схватили, либо он настолько углубился в Зачарованный лес, провожая Белоснежку, что и не знал о постигшей их участи.
Землянка была сырой, и этой сыростью пропиталась вся одежда Мэриан, все лоскуты, что еще скрывали покрытое ссадинами и синяками тело. Она пыталась убедить себя, что это не конец, Робин обязательно за ней придет, что его отсутствию есть объяснение. Робин не бросал своих людей. Сколько времени он провел с Белоснежкой на стрельбище, уча не просто стрелять из лука, а попадать по мишеням.
Иногда, глядя на их молчаливое взаимодействие, Мэриан чувствовала себя лишней, ревновала. Не встреть она Робина раньше, не появись на свет Роланд, кто знает, как сложились бы их жизни. А сейчас ее сын мог стать сиротой, одним из озлобленных мальчишек, что появлялись и исчезали в их отряде, оставаясь безымянными, и все потому, что ее муж поставил на первое место дружбу со Снежкой.
Так что когда в следующий раз рядом с ее ямой прошел тюремщик, Мэриан не выдержала и призвала королеву. Вопреки ее ожиданиям, Регина не появилась в облаке сизого тумана во всем своем великолепии и стервозности, но просьбу заключенной услышали. И, глядя на начальника гвардии, Мэриан размышляла, чем этот парнишка заслужил милость Королевы. Его молодость не могла скрыть даже курчавая, давно не знавшая бритвы цирюльника борода, а глаза с долей грусти и печали внимали ее рассказу о Белоснежке.
Грэм. Имя тоже ему не подходило, как и напускная жестокость. Так скрипит тюремный засов или обитые металлом сапоги капрала шаркают о мостовую. Грэм заверил, что Королева с лихвой наградит ее покорность, и сдержал слово. Утром Мэриан выпустили. Поднявшись из ямы и щурясь от непривычно едкого света, она не сразу заметила телегу и водруженную на ней клетку с другими несчастными.
– Куда нас везут?
Грэм отвернулся.
– Почему? Я сделала так, как она хотела!
– Предавши раз…
Грэм так на нее и не посмотрел, загребая сапогом опавшую листву. Мэриан недооценила королевское коварство. И теперь, как бы ни пыталась перебить запах, постоянно чувствовала дым костра. От мятежника до мученика один шаг.
Мэриан вырвалась из рук Снежки.
– Как жаль, что тебя не было на собрании. Робин сказал, что тебе нездоровится. По виду не скажешь, но если ты… О, ты действительно… то я за вас рада, ребята, – не унималась Белоснежка. – То-то Робин в последнее время был таким заботливым.
Робин, ее милый Робин всегда старался выглядеть в глазах окружающих достойно, даже когда ей самой хотелось зарыться в подушку и не слышать человеческой речи, как сейчас. И когда с порога того злосчастного кафе поведал о своей жизни после Зачарованного леса и отношениях с Королевой, Мэриан не знала, что движет ее мужем больше, благородство или уверенность в собственных силах, зато чувствовала, что движет ею – злость и обида. Злость от бессилия что-либо изменить и обида на Робина, так быстро забывшего о ней, на Роланда, не помнящего свою мать, на Снежку, защищавшую Королеву, как собственную кормилицу. Поступки мужчин, которые от природы привыкли иметь сытный ужин и женщину, готовую утешать и услаждать их в постели, Мэриан хотя бы могла понять.
Кажется, Снежка осознавала свою вину за произошедшее, но перманентность этого чувства обесценивала ее слова и поступки. На следующий день после появления Мэриан в Сторибруке, она организовала в ратуше собрание, чтобы познакомить жителей города с новым обитателем и помочь той адаптироваться в чужом ей мире. Миссис Гуд или Смит, Мэриан уже сама запуталась, кем она была, чувствовала себя королевой. Столько внимания и сочувствия ей одной. Вот только это внимание пришлось делить с другой, даже не соизволившей явиться на собрание, Региной Миллс. Настоящая Королева могла заставить говорить о себе, даже отсутствуя.
И Мэриан говорила, взывала к справедливой каре над той, что украла у них счастливый конец, кричала, надрывая глотку, что они забыли о казнях и пытках, о жестокости и коварстве Злой Королевы, словно это случилось с какими-то сказочными персонажами на страницах давно забытой книжки. Многие ее поддержали, но не те, в чьей поддержке Мэриан нуждалась больше всего. Робин, потому что уже сделал свой моральный выбор, разменяв одну женщину на другую, спасшая ее от костра Эмма Свон, потому что хорошие люди так не поступают, Снежка из-за какой-то этической дисгармонии, которая все ее добрые начинания оборачивала бедами и несчастьями.
Больше собраний Мэриан не посещала.
– Ты только не замыкайся в себе, я же хочу помочь. Представляю, как это непросто. Столько новых вещей и людей… – Снежка осеклась.
Жить в Сторибруке оказалось куда сложнее, чем в Зачарованном лесу, несмотря на то, что Мэриан теперь спала под крышей над головой в удобной постели и могла позволить себе не заштопывать до того заштопанную юбку, что она сомневалась в первоначальном цвете вещи. Она бы с радостью развела костер, вместо того, чтобы отчищать пригоревшую плиту или стыдливо отдавать ворохи грязной одежды Эшли, избегая заходить в прачечную к устрашающе гудящим агрегатам, но, главное, Мэриан никогда бы не привыкла к случайным встречам с Королевой и взглядам горожан: «Это та самая, у которой муж крутил шашни на стороне? Бедняжка, и ребенок такой маленький, но все уже понимает. Да она, наверное, полная дура, раз Робин предпочел ей Злую Королеву. И правильно сделал. А ей-то что теперь, терпеть и остается, с ребенком-то на руках». Мысль о том, что отношения Регины с Робином могут вылиться в нечто большее, не давала ей покоя. Нет, Мэриан сомневалась в духовной составляющей их связи, но прекрасно помнила то удивление, граничащее с паникой, когда спустя несколько недель после их первой ночи поняла, что беременна. А Гуд был отличным стрелком.
– Поговори с Региной.
– Поговорить с ней? – Мэриан надеялась, что не расслышала. – Ты шутишь?
– Она мучается, ты мучаешься, и Робин с Роландом тоже. Вам надо сесть и все спокойно обсудить. Так будет лучше, поверь.
– Лучше для тебя? Ничто не должно нарушать идеалистический мир Белоснежки? Вот только никто не отнимал у тебя семью, не отправлял на костер за помощь опальной принцессе, не лез в штаны к твоему мужу и не приучал ребенка называть чужую женщину мамой. Ты всегда встречала любовь и поддержку!
– Это не так.
– Ваше противостояние с Региной истерзало страну, унесло жизни сотни людей и покалечило тысячи судеб. И что в итоге? Вы обнимаетесь, как лучшие подруги? Зачем все эти напрасные жертвы? Ты счастливо живешь со своим мужем и маленьким сыном, ходишь на чай к Злой Королеве, а что получила я?
– Я тоже натерпелась сполна…
– Недостаточно!
Хлесткая пощечина выбила у Снежки почву из-под ног. Женщины не заметили, как перешли на крик, и мистер Харкнесс навис над своей кассой.
– Вот видишь, почему я не могу говорить с ней, – развернувшись, Мэриан вылетела из магазина.
– Миссис Чарминг, у вас все хорошо? – спросил продавец, оценивая ущерб.
– Да, Джек.
Левая щека Снежки горела, глаза слезились от боли и обиды. Собрав разлетевшийся по полу товар, она поравнялась с хозяином магазина:
– Запиши все на мой счет.
Она была удивлена поведению Мэриан, но все еще хотела той помочь. Может, виной всему гормоны? Белоснежка испытывала желание заботиться обо всех и каждом и только недавно осознала, что в ней говорил нереализованный материнский инстинкт. Выйдя из магазина, она пошла к видавшему виды пикапу, где ее ждал Дэвид с сынишкой.
– Что случилось? – спросил Прекрасный с беспокойством, переходящим в бешенство. – Кто это сделал?
– Мы с Мэриан случайно столкнулись в магазине, – ответила Снежка, – поехали, Нила пора кормить.
Он недоверчиво посмотрел на жену и, молча выкручивая руль, направился к дому.
Дэвид знал, если Снежка что-то задумала, пытать ее нет никакого смысла, оставалось лишь ждать последствий ее героических и неосмотрительных действий., если Снежка что-то задумала, пытать ее нет никакого смысла, оставалось лишь ждать последствий ее героических и неосмотрительных действий.
Глава 3
Погода портилась, как и настроение шерифа.
Пробежавшись кончиками пальцев по мокрым от дождя перилам, Эмма выверенными за годы движениями занесла руку к двери, но, вспомнив про звонок, сразу отдернула и сделала шаг назад, зависнув на верхнем порожке. Это напоминало танец. Танец женской разведки. Так и стояла, опустив глаза на коврик с затертой надписью «Добро пожаловать», пока не щелкнул замок. Эмма вздернула голову и встретилась лицом к лицу с хозяйкой, с размокших локонов упали капли воды.
– Я по делу.
Регина уступила. Шериф сегодня был при параде: кожаная курточка накалилась от холода, к левому каблуку прилепился опавший листик, а на ничем не защищенных от влаги бедрах джинсы потеряли свой цвет. Рыцарский образ был бы неполным без невидимого забрала из отчужденной собранности, несвойственной Эмме Свон.
Не дожидаясь ответного приветствия, Эмма обошла гостиную полукругом, встав поближе к кухне, откуда исходило тепло и запах готовящейся пищи, от которого сразу свело желудок. Заигравшись в детектива, Свон не заметила, как пропустила обед, и ее организм не преминул напомнить о своих потребностях.
– Что на этот раз? – спросила бывшая королева.
Регина не сомневалась в намерениях шерифа. В чем-чем, а в нарушении личного пространства обвинить Свон она не могла. После инцидента в кафе… а именно так Миллс мысленно окрестила ситуацию, разбившую ее жизнь на до и после, они достигли хрупкого компромисса. Эмма так и не извинилась, посчитав неуместным просить прощение за то, что с гордостью занесла в список добрых дел, (спасение женщины в беде шло прямо после убийства дракона), а Регина была избавлена от необходимости их выслушивать.
Инцидент – хорошее слово. Регина переняла его от местных властителей, как элемент политкорректности и бич нового мира. Резня в Боснии на долгие годы превратившая Балканы в пылающую точку на карте планеты – инцидент в Сараево; утечка смертельного вируса, унесшая жизни целого города – инцидент в Ракун-Сити; воссоединение семейств Гудов и Прекрасных, смешавшее все карты бывшей королеве – инцидент в кафе.
Эмма не возвращалась к тем событиям, сведя общение с Региной к совместной опеке над сыном. И без того проблем хватало: выбор спортивной секции и расписание дополнительных занятий, карманные деньги, интерес Генри к девочкам, как и его отсутствие.
Их сын, достигший возраста подросткового непослушания, сильно отличался от сверстников. Он уже разрушил Проклятие и жизнь тихого городка на берегу залива, продолжая с мальчишеским любопытством вмешиваться в происходящее в Сторибруке, влезая в чужие жизни, как другие – в соседские сады. Его глаза загорались, когда речь заходила о магии и драконах. Генри часами мог наблюдать, как упражняется с мечом его дед или как Робин Гуд поражает мишени и людские сердца. В своем воображении принц Генрих уже штурмовал невзятые высоты, ведя в бой собственную армию против огров в решающей битве. Тогда его лицо светилось решительностью и непреклонностью.
В остальном мальчик остался капризным и лишенным ответственности. Это списывали на наследственность, стервозность Регины, и даже на его параноидальные стремления, о которых старались не говорить. Генри достались не самые хорошие гены, и отношения в семье простыми назвали бы только идиоты. Он рос без отца и положительного примера рядом. И Эмма знала: ничто не проходит бесследно. Детство – чудесная пора, когда разум сталкивается с иррациональными страхами, разбитыми надеждами и развенчанными авторитетами. Изломанная юность, как сорная трава, пускает корни глубоко в сердце и рождает монстров, подобных Шляпнику и Красной Королеве.
Регина все реже виделась с сыном, а потому не сразу заметила происходящих перемен. Эмма же редко встречалась с приемной матерью Генри, а потому усталость на лице Миллс, замаскированная слоем косметики, долго ускользала от ее глаз, как и чувство тревожности, овладевшее бывшей королевой. А еще эта глупая тяга Регины к обелению, даже в одежде. Сегодня она выбрала молочно-белый костюм, который слегка полнил женщину. Возможно, таким способом Миллс пыталась скрыть потерю веса, обелить себя в глазах окружающих, в зеркале, но казалось, что она украла чужие краски.
Тишина затянулась. Эмме хотелось избавиться от ненавистной куртки, размять ноги на мягком ковре, согреть ладони в сгибах дивана:
– Ты не одна?
– Что вас смущает?
Эмма не знала, но допрашивать Миллс в присутствии посторонних – это как найти в своем доме вора.
Первой не выдержала Регина:
– Итак?
– Кто-то вломился в обитель фей, – сообщила Эмма.
– Кто-то достаточно дерзкий, чтобы бросить вызов Рул Горм, и недостаточно глупый, чтобы попасться? – заметила Регина.
– Отметаешь от себя подозрения?
– А должна?
– Придется, – вымолвила Эмма. Стоять руки в боки перед Региной Миллс было как-то не по себе. Она почесала нос, пальцы оставались чертовски холодными, – ты же понимаешь…
– Объяснитесь, шериф. Я все еще могу показать пару трюков на публику, но чтение мыслей не входит в арсенал Злой Королевы, а уж ваших тем более.
Эмма объяснила, как могла. Брови хозяйки насмешливо изогнулись.
– Не вижу ордера на обыск.
– Не ищешь легких путей?
– Не люблю, – призналась Регина, и в этом они со Свон оказались похожи. – Шериф, почему бы вам просто не спросить то, что вас волнует больше всего?
Эмма фыркнула:
– Провокационный вопрос.
Если б она могла. Ее волновала куча вещей одновременно: откуда у нее аллергия на арахисовое масло? Плачь ребенка за тонкой стенкой, не дающий ей покоя вторую неделю подряд то ли от самих крикливых воплей, то ли от осознания собственной никчемности. Дети заставляли Эмму думать о себе. А еще ее хваленая способность распознавать ложь, которая отказывалась действовать на Регину. Свон поняла это слишком поздно, когда отношения настолько испортились, что ни о каком доверии уже не могло идти речи. А все началось c дурацкого вопроса на крыльце: «Любите ли вы сына?». Прими Эмма ответ Регины за чистую монету, как бы сложились их жизни? Но некоторые вопросы лучше оставить без ответов.
– Ты укрыла пыльцу фей?
– Мисс Свон, единственный вор в этом доме – вы.
– Просто ответь.
Не то, чтобы шериф Свон была щепетильной в трактовке закона. Волшебство принадлежало тем, кто умел им пользоваться. Эмму больше насторожила бы кража денег из жестяной банки в офисе шерифа, случись подобное. Она просто не понимала – зачем?
Ее желудок сжался сначала от аппетитного запаха, идущего из кухни, потом от гари:
– Ты что опять турновер готовишь?
Регина бросилась наперерез, но Эмма оказалась проворней. Оценив обстановку на кухне, она выключила плиту и позволила хозяйке разбираться с последствиями своей стряпни. Из открытой духовки валил дым. Присев на корточки, Регина пыталась достать накалившийся противень: на ее лице отразилась гримаса разочарования и боли от обожженных рук. Эмма покачала головой и отвернулась.
Регина Миллс словно сошла с телеэкрана, транслировавшего одну из кулинарных программ по кабельному, какие смотришь, имея под рукой лишь пиво и пиццу. Холеная женщина с маникюром за двести баксов, делящаяся незамысловатыми рецептами, как приготовить эскалоп с апельсинами или плавники акулы в медовом соусе.
Эмма осклабилась: уж лучше Злая Королева, чем героиня сериала «Отчаянные домохозяйки».
Следовало предупредить Робина, чтобы не ел стряпню королевы. Оказаться в хрустальном гробу вместо Белоснежки – убийственно для репутации разбойника. Эмма так и представила его заострившийся нос, торчащую клинышком бородку и бледно-розовые губы, над которыми склонились две женщины и целуют по очереди. Чей же поцелуй окажется истинным?
Не в силах сдержать смех, Эмма чихнула. Пыль, покрывавшая обеденный стол, поднялась в воздух, осев на них с Региной. Эмма снова чихнула. Что-то было не так с рассыпанной по столу мукой. Свон не была кулинаром, но догадалась, что ни желток, ни даже горчица с ванилью не могли придать ей такой насыщенный золотистый цвет.
– Мисс Свон!
– Что!
– Вы опять все испортили, – сказала Регина и села на табурет, нервно вытирая руки о полотенце, – впрочем, как всегда.
– Что это было?
– То, зачем вы сюда пришли, шериф.
– Пыльца? – Эмма ничего не понимала. Украсть пыльцу фей, самый могущественный волшебный ингредиент, чтобы печь из него куличики? И это сделала Злая Королева во всем своем былом великолепии? Шериф Свон до последнего надеялась, что Регина не замешана в этом преступлении. От разочарования кровь хлынула к лицу шерифа. – Объясни, что здесь происходит!
– Мама?
Генри по-обезьяньи спустился с лестницы. Как бы сын не старался, его голова всегда выглядела либо косматой, либо волосы казались такими зализанными, как у Марлона Брандо, игравшего дона Карлеоне. Эмма забыла, что мальчик после уроков собрался навестить приемную мать, или он забыл ей сообщить о встрече. Она разберется позже.
– И долго ты там подслушивал? – спросила она.
– Больно надо. Вы и так кричали, – он насупился, как и любой нашкодивший подросток. Оценив урон, причиненный кухне, Генри посмотрел на матерей. – У вас получилось?
– Получилось что?
Эмма снова чихнула, и Регина услужливо протянула ей бумажное полотенце.
– Эксперимент с пыльцой, как на уроках естествознания, что вела Мэри Маргарет. Тинкербелл украла ее у Голубой феи, поэтому пыльца могла ошибочно указать на того, кто не являлся истинной любовью мамы, ну, знаешь, как испорченный компас.
– И поэтому Регина украла пыльцу у Голубой феи? – прервала его Эмма.
– Она не крала! И ты изменила прошлое, хотя это и случилось после их первой встречи с Робином, а значит, вряд ли повлияло на их судьбу, -пытался объяснить ход своих мыслей ребенок. - Поэтому я предложил попробовать маме еще раз и узнать наверняка, кого выберет пыльца.
Выберет. Не Регина. Пыльца. Эмма фыркнула, дивясь, насколько въедливая эта зараза.
– Так у вас получилось? – спросил Генри, досадуя, что пропустил все интересное.
– Нет, – хором ответили они, и Регина закатила глаза.
– Поговорим об этом дома.
Генри недоверчиво посмотрел на Эмму, но та была неумолима. Не то, что мама Регина. Мальчик стал собирать вещи: достал из-под дивана рюкзак, зашнуровал не по сезону одетые кеды, повозился с курткой.
– Мам, ты в пыльце, – бросил он, не оборачиваясь, и выбежал на улицу.
– Могу я воспользоваться ванной?
Регина кивнула в ответ.
– Не понимаю, – продолжала Эмма, умываясь, – почему он это сделал и главное, почему ты согласилась. Генри всегда был против использования магии.
– Влияние мистера Голда, дорогая?
Джонс говорил, что Голд опасен. Он имел все основания ненавидеть Темного мага и, хоть ненависть угасла со временем, причины, вызвавшие ее, никуда не испарились. Они все заложники этого чувства.
Снежка ненавидела Регину за то, что та не заменила ей мать, отказалась стать женщиной на смертном ложе, и до последнего старалась остаться собой. Дэвид ненавидел Злую Королеву из-за Снежки, а Регина ненавидела Леопольда за попранную невинность и Снежку – за утраченную любовь.
Крюк ненавидел Румпельштильцхена за смерть той, кого бы сдал в ближайшем порту в бордель, как поступал со всеми женщинами прежде. Это выглядело благородным, а благородство в море ценили больше золота. На самом деле, Крюк ненавидел Румпельштильцхена за унижение перед командой. Унижение, которое пират пронес через века.
А Румпельштильцхен ненавидел их всех за собственную слабость. Брошенный отцом, он так и не одолел чувства вины, что оказался плохим сыном, и сам не смог состояться ни как муж, которому жена предпочла повесу пирата, ни как родитель, от которого сын сбежал в лучший из миров.
И никто не мог простить, потому что прощение приходит лишь со смертью, а жизнь предлагает лишь понять и смириться.
– С каких пор Генри слушает Румпельштильцхена? – задумалась Эмма.
– Сама удивилась, а зная его упрямство, – Регина запнулась, – неужели вы думаете, что стоило оставлять этот маленький эксперимент бесконтрольным?
В ее словах было столько горечи и надежды, которые с шипением засасывало вместе с водой в слив, что на секунду Эмме стало жалко бывшую королеву. На земле живет шесть миллиардов человек, но думать так о встрече со своей второй половинкой, что черпать одиночество гранеными стаканами из самой Леты. Говорят, любого из нас можно связать с другим цепочкой из шести знакомых. Закон больших величин. Кто знал, что он действует и в Зачарованном лесу, что, спасая Мэриан, Эмма воссоединит одну семью и разрушит другую, сделав всех несчастными?
Она завернула кран:
– Может, я сделала тебе одолжение.
– Притащив сюда Мэриан? Мисс Свон, в следующей раз, когда мне потребуется подобная услуга, я обращусь к Мефистофелю.
– Остынь, я не надеюсь когда-либо услышать от тебя благодарность.
– К вопросу о воспитании. В вашей семье это не принято.
– Не принято что? – Эмма сжала дверную ручку.
– Извиняться.
Регина уставилась на Свон, пораженная тем, что только что сказала шерифу. Ей ни к чему извинения Эммы, она хотела повернуть все вспять, заполнить дыру, образовавшуюся внутри хоть чем-то. Но разве шериф с отвисшим значком и стоящим на предохранителе Магнумом 84 калибра мог ей это дать?
– У вас пятно на подбородке.
Эмма схватила первое попавшееся полотенце, вызвав недовольство хозяйки, и с остервенением стала тереть шею.
– Для счастья одной любви мало, и пыльца тебе не поможет. Дай объявление в газету или заведи кота. И то больше проку будет.
Уж это Свон знала. Если б каждый раз, когда кто-то вокруг заговаривал о любви, Свон давали пенни, она бы выложила это слово на поверхности Луны так, чтобы его видели без телескопа. Нил, Джонс, чета Прекрасных, иногда они даже верили в то, о чем говорили. Тогда Эмма кивала головой, выслушивая очередной совет, не желая обидеть близких.
– Посмотрим, насколько любят тебя, и насколько любишь ты.
Миллс говорила об их отношениях с Джонсом без намеков, ревниво, честно. О Киллиане, поправила себя Эмма, и ее передернуло. Имя, которое она никогда не сможет произнести. Дурацкое имя «Убийственный Джонс», как ни сокращай, все равно звучит глупо и пафосно. Как Крюк. У них были сложные отношения, но Эмма не искала легких путей.
Регина приблизилась к ней почти вплотную, грудь вперед, точно индюшка перед днем Благодарения.
– Ты ничем не лучше меня в своем одиночестве, дорогая.
– Но и не хуже.
Эмма хлопнула дверью и сбежала по ступенькам. От каблуков разлетались брызги. Пахло свежестью и желудями. Очистив лобовое стекло от налипшей листвы, она завела мотор. Привычные, почти рефлекторные движения. Каждый раз их встреча начиналась с танца кончиков пальцев по гладкой поверхности перил и заканчивалась этим.
Генри успел пристегнуться и теперь понуро смотрел на дом приемной матери, где прожил одиннадцать лет, и где жить больше не мог, но пытался.
– Ты сердишься?
– Нет, – соврала Эмма.
– Не говори ничего мистеру Голду.
Эмма повернулась к сыну, но от дальнейших расспросов мальчика спас треск помех ожившей рации.
– Свон слушает. Что у вас?
***
Когда полицейский кортеж скрылся, Регина разжала кулаки. Она была слишком расстроена и взвинчена, чтобы убираться. Не так Миллс планировала провести вечер с сыном. В духовке дымилось пригоревшее печенье, Эмма все же успела стащить с противня пару штук, а в воздухе витала пыльца фей, создавая иллюзию отмененного чуда.
Хотела ли она, гадая на пыльце, разорвать цепь судьбы или убедиться, что Робин – ее единственный, несбыточный и желанный, Регина уже никогда не узнает. Из-за Свон. А та жила, не догадываясь про боль утраты, которую несла бывшая королева в своем сердце; что каждый раз, когда Регина поднимала голову после дождя, ища на небе радугу, ее ставили на место, а в малюсеньком окне виднелся лишь переплет тюремной решетки.
Как же Миллс хотелось, чтобы Свон разделила с ней это чувство, как делила с ней сына. Эмма должна понять, что любовь в их Прекрасном семействе – мнимая величина, и как бы они ни старались управлять своими жизнями, они так и останутся в представлении остальных картонными образами Спасителя и Злой Королевы.
Регина Миллс хотела справедливости, как раньше жаждала мести. Только как? В Сторибруке она оказалась зависимой не меньше парижской содержанки, разве что зависела не от денег, а от мнения сына и чужого волшебства.
Рука ударила о крышку комода. Она подняла глаза на свое отражение, припухшие от слез карие глаза, и тут же отпрянула от зеркала. На нее смотрела чрезмерно худая блондинка, завернутая в голубой, струящийся по хрупким плечам шелк, а в ее заледенелой улыбке крылось обещание.
– Кто ты?
– Кто я, Регина Миллс? – разговор с отражением начинал смахивать на один из тех, что они вели с Арчи на сеансах психоанализа, – это тебе решать.
Регина Миллс решила, что в Сторибруке ей нужен хотя бы один союзник среди стольких врагов и соперников.